— А ты бывал в их Замке?
— Нет. Ничего не могу сказать тебе о том, как вести себя, оказавшись за воротами.
Фолко замешкался. Саруман молчал, отрешенно глядя на поблескивающий кинжал в руке хоббита. И Фолко вдруг решился спросить то, о чем мечтал узнать уже очень, очень давно и о чем не сумел расспросить Гэндальфа — об истории Светлого Совета и Ордена Магов.
Саруман ответил не сразу, и, когда он заговорил, голос его показался хоббиту полным глухой и давней тоски, давно иссушившей сердце.
И бывший маг заговорил. Он говорил, словно каждым произнесенным словом сваливал тяжкий груз с памяти; говорил, забыв о запретах и Весах, Силах Внешних и Надмировых; и тусклые глаза его слабо осветились — он снова был могуч, идя наперекор всему и всем.
— Был Великий Совет, и Валары восседали на Престолах Сил перед зеленым курганом Эзеллохара, размышляя о том, как противостоять возрождающемуся злу Саурона в Средиземье. Минуло первое тысячелетие Третьей Эпохи, правители Гондора из линии Морских Королей бились с корсарами Умбара, зло затемнило Зеленые Леса, и они сменили имя на Чернолесье. Вознеслись мрачные стены Дол-Гулдура, и Черный Властелин сам обосновался там, окруженный верной свитой Назгулов. Правители Запада видели, что войны не избежать, но, дабы не покачнуть Равновесие Мира, нельзя было вмешиваться в дела народов Средиземья в открытую. И на Совете Манве Сулимо предложил, по мысли Великого Эру Илуватара, послать троих послов во Внешние Земли. «Кто захочет отправиться? Ибо могучи должны быть они, противуставшие Саурону, но должны на время позабыть о своей мощи, облачив себя в тела, подобные человеческим, сравнявшись в переживаемом и испытываемом с людьми и эльфами, ибо иначе невозможно обрести доверие Свободных Народов. Но это и подвергнет их опасностям, затуманивая мудрость и заставляя забывать знание, поражая их проистекающими от плоти страхами, заботами и усталостями». И лишь двое выступили вперед — Курумо, выбранный Ауле, и Алатар, приближенный Оремэ, оба из рода Майаров. И тогда Манве вопросил — где Олорин? Он всегда старался приблизить его, Серого Странника, долго жившего среди служащих Ниенны, Властительницы Скорбей, и научившегося от нее жалости и состраданию. А Олорин только что вернулся тогда из долгого странствия, и сидел с краю, и переспросил Манве — что он желает от него? И Манве ответил, что просит Олорина стать третьим посланцем Властителей Заката в земли Смертных, ибо он, Олорин, всегда с особенной любовью и заботой относился к их бедам и тревогам. А Олорин сказал, что он слишком слаб для подобного великого дела, что он опасается и страшится Саурона.
«Тогда тем больше причин отправиться именно тебе», — непреклонно ответил Манве, и он приказал Олорину — а приказывал он лишь в крайних, наиредчайших случаях, и не повиноваться ему Олорин не мог. И когда Сулимо сказал: «Вот и найден третий», Варда Элберет окинула всех их взглядом и тихо произнесла: «Но не как третий…» — и ведал великий Эру, как обожгло это слух вставшего первым Курумо! А потом Фванна Кементари упросила Курумо взять с собой ее ближнего помощника, Айвендила, и Алатар уговорил отправиться с собой своего друга Палландо, также из числа сотоварищей Оремэ. Курумо неохотно согласился, чтобы Айвендил стал его спутником, — лишь только потому, что Яванна была супругой Ауле Кователя, его господина.
И каждый из пятерых был того же рода, что и сам Саурон, сам когда-то принадлежавший к числу служивших Ауле, и известен он был за свои знания и мастерство. Но лишь один из всей пятерки сумел довести дело до конца.
Алатар и Палландо, Голубые Маги, ушли на Восток Средиземья, и что стало с ними, не знает никто. Айвендил — он же Радагаст — получил прозвище Карего, позабыв о бедах и тревогах людей и эльфов и посвятив себя заботам о живущих и растущих существах, детях Яванны. А Курумо… Он в конце концов сделался Саруманом.
Такова оказалась вкратце история появления в Средиземье Пяти Магов; многое можно было бы рассказать и об их делах, но, если вдаваться в детали, то не хватило бы и года, чтобы рассказать об их трудах, — а в общем Фолко и так знал это. Он вспомнил вздох Радагаста — Редбор…
Фандар… — и спросил о них.
— Так звали Голубых Магов на Востоке, — кратко сказал Саруман.
Хоббит глубоко вздохнул. Медленно поднимаясь разумом из манящего прошлого, он возвращался к действительности. Олмер… Олмер, получивший власть приказывать самому Саруману! Конечно, не тому, каким он явился в Серые Гавани, но все же…
— Скажи, а почему ты боишься этого? — Хоббит кивком указал на клинок Отрины.
— Потому что я не хочу, чтобы ты рассек последние нити, связывающие меня хотя бы с таким, пусть кошмарным, но все-таки телом, — потемнев, ответил Саруман. — Потому что сила, вложенная в этот кинжал, такова, что я бы навеки развоплотился… — Он зябко поежился. — И тогда не осталось бы уже никакой надежды.
— Но Олмера ты считаешь своим другом? — медленно произнес хоббит.
— Считал… Он пробудил во мне волю к размышлениям.
— А знаешь ли ты, что именно он подарил мне это гибельное для тебя оружие? Как ты думаешь, почему он это сделал?
Саруман со смертной тоской во взгляде посмотрел на хоббита и промолчал.
— Меня предупреждали, что в этих краях можно натолкнуться на какой-то гибельный Серый Вихрь, — в упор глядя на Сарумана, раздельно произнес хоббит. — И я видел этот вихрь — вчера, сотворенный тобой. Что это такое и почему гибельно?
— Это то немногое, что у меня осталось из прежних сил. Оружие, поражающее не сразу, а спустя некоторое время… — Видно было, что Саруман говорил чрезвычайно неохотно, лишь вынуждаемый хоббитом.
— Как оно действует? Как ему можно противостоять? — сдвинул брови Фолко.
В глазах Сарумана вдруг, словно быстрый взблеск закатного луча, мелькнул злобный огонь, в презрительно-торжествующей гримасе искривились губы… Но огонь тотчас угас, и злорадная усмешка умерла. Фолко вновь увидел нечеловеческую тоску и отчаяние в очистившемся взоре, устремленном сейчас на него.
— Я задел кого-то из твоих друзей… — медленно проговорил Саруман, не спрашивая, а словно размышляя вслух. — Что ж, огорчу тебя — против этого нет ни защиты, ни противоядия.
— Что с ним будет?! — яростно вскричал Фолко, в отчаянии стискивая клинок.
— Пока ничего, а потом он начнет постоянно сводить вас между собой, служить источником распрей, пока вы не передеретесь и не уничтожите друг друга. И он будет шпионить за вами, а когда его спросят — он расскажет все. Сам он погибнет, наверняка погибнет, — например, вы можете убить его, но о себе он уже не думает.
— А ты не лжешь, Саруман? — тяжело глядя ему прямо в глаза, спросил Фолко. — Ты великий лжец, Саруман, и один из отцов обмана. Ты много наговорил мне тут, а правда ли все это? Последняя твоя весть — чернее не придумаешь, но, быть может, ты солгал? Если я пойму, что это так, то, клянусь Гоном Дьюрина и Силой Энтов, я доберусь до тебя!
— Никогда я не был более искренен, чем в этом разговоре с тобой, — тихо сказал Саруман, опуская глаза. — Можешь не верить мне, но я был до конца правдив с тобой… И, быть может, великая и милосердная Варда Элберет когда-нибудь зачтет мне это… — закончил он еле слышно.
