Правая рука обхватила залитую кровью, запрокинутую голову, сжала тонкую, такую с виду хрупкую шею… С тем же успехом можно было душить гранитный валун. Мангас и не пытался освободиться из Ташиной хватки. Он тоже стремился к мести. Жилистые руки обхватили Таши за пояс, сжали так, что свет потемнел в глазах, Таши захрипел, но даже теперь не отпустил тонкую шею…
Когда мангас плюнул огнем, Уника закричала, хотя крика этого не было слышно в вое и свисте вспыхнувшей схватки. И даже схваткой это было нельзя назвать. Там где только что стояли бойцы, всклубились два огня: голубой и рыжий. Они ударились друг о друга, не погасив, а лишь усилив свое сияние; а потом оба огня были пробиты ослепительной зеленой молнией, и больше было нельзя определить, что происходит в этой круговерти. А потом оттуда клубком выкатился Ромар, и в многострадальных его зубах был зажат нефритовый кинжал.
Ромар мычал сквозь зубы нечленораздельно, но Уника поняла и несказанное. Слишком привыкла она за последний год быть руками старого волхва. Она схватила вытащенный из боя нож и шагнула к огненному цветку, разноцветно сиявшему на земле. Уника знала, что ударит как надо, не промахнется и попадет прямиком в сердце врага, а Таши останется невредим… Но очевидно, не только Уника знала это.
Йога, за секунду до того мертво пластавшаяся по земле, с неслышным воплем метнулась к Унике и повисла на руке. Было видно, как она кричит разбитым ртом:
– Не дам!
Уника, не глядя стряхнула старуху, занесла ждущий удара нож, но прежде того пламя, катавшееся по земле, разом погасло, открыв взору сцепившиеся в жутком объятии тела.
Прицел был верен: прямо перед Уникой ложилась под удар гладкая, так похожая на детскую спина мангаса. Но Уника видела, что бить уже не надо, мангас мертв и лишний удар только оскорбит Таши. Рука Таши, мускулистая и покрытая темным волосом, охватывала тонкую шею мангаса, так что голова ублюдка глядела под нелепым вывернутым углом, словно у большеглазых карликов, которым он при жизни так легко сворачивал шеи. Глаза мангаса были закрыты и умиротворенное выражение сошло на его нервное лицо. Впервые в своей никчемной жизни он нашел настоящий покой.
– Таши… – позвала Уника.
Она перевернула так и не разжавших объятия врагов, чтобы Таши было легче встать. Ведь он, наверное ранен, или ребра сломаны… Вон, как страшно впились в спину пальцы мангаса…
– Таши, тебе помочь?
Глаза Таши были закрыты и тот же покой озарял лицо, так что даже кровь, выступившая на губах, казалась чем-то совершенно посторонним. Таким бывает лицо человека, который сделал все, что надо и теперь может отдыхать.
– Таши… – Уника попыталась разжать руки мангаса, но не сумела сдвинуть даже пальца. Два тела не просто сцепились в бесконечной схватке, они проросли друг в друга, руки переплелись, белесая нежить мангаса плавно переходила в смуглую, покрытую волосками кожу Таши.
Кто знает, что творилось под покровом догорающего колдовского пламени? Ни человек, ни мангас не могли этого выдержать. Выдержала лишь ненависть, не позволившая отпустить врага даже после смерти.
– Таши, Таши… – твердила Уника, не переставая гладить запрокинутое лицо любимого. На время она ослепла и оглохла, так что один лишь Ромар видел как старая Йога подползла к телам с другой стороны, обхватила голову мангаса и тихо безутешно завыла:
– Сыночек, сынок… кровиночка моя… да что ж они, сквернавцы, с тобой сделали?..
Глава 10
Возле большого, вросшего в землю камня Уника вырыла могилу. Лосиным рогом рыхлила серую лесную почву, ладонями сгребала рыхлое в корзину, а потом сама же вытаскивала наверх. Помочь было некому, а дело не сделать – тоже нельзя, а то не будет Таши покоя, начнет непохороненный блуждать одиноким демоном, бессмысленным убийцей, которого боятся и звери, и тайные существа, и ночные карлики, но пуще всего – нерадивые соплеменники умершего. А уж мангаса проклятого тем более надо зарыть: от человеческих глаз, от света, от мира живого.
Хочешь – не хочешь, а придется хоронить их в одной могиле. Даже со смертью не кончилась для Таши битва со злобным мангасом. Тела бойцов сплелись и вросли друг в друга, как врастают два дерева, сражающиеся за глоток дождя и солнечный луч. Вовек теперь не разнять смертельной хватки, умноженной на любовь и ненависть, мощь одинокого волшебства и силу предков. Не желают враги отпускать друг друга и, значит, отныне им лежать вместе. А вот помочь Таши в потусторонней битве – надо.
На самое дно опустила Уника лубяную веревку, чтобы было чем связать мангаса. Возле правой руки пристроила наборный меч, чтобы не остался Таши безоружным в будущих боях. В ногах свернула готовое к броску боло. Теперь, даже если вырвется мангас, то не сможет убежать. Никто не сравнится с Таши в метании боло; запутаются ноги людоеда в мягком ремне, треснут ребра, расколотые каменными желваками. Никогда не выберется в живой мир злобный ублюдок. В головах Уника уложила полтуши косули, убитой накануне еще живым Таши. А мангасу обвязала башку корой горького волчьего лыка, чтобы не вздумал жрать чужой запас. Камешки сурика, что собирал Таши для своих рисунков, Уника истолкла в старухиной ступе, припорошила красным порошком тело, чтобы не иссякла в нем кровь, и не ослаб любимый в битве. Все справила как надо, Ромар лишь головой кивал одобрительно соглашаясь. А колдунья ничком лежала в избе, зарывшись в старые облысевшие шкуры, и даже не выла уже, а песню тянула на тоскливом зверином языке.
Когда яма была почти засыпана, Ромар остановил Унику и велел достать из заветного мешка исчерченную тайными знаками дощечку на тонком ременном шнурке. Амулет Уника повесила старику на шею, дощечкой к спине. Ромар подошел к камню, уперся в него спиной и одним усилием накрыл могилу гранитной шапкой, сдвинув скалу, которую не сумел бы покачнуть и мамонт.
Обломки треснувшей дощечки упали на землю.
Уника испуганно смотрела на чудо, о каком лишь рассказывали соплеменники. Так вот какие вещи умел делать Ромар, когда был здоров! И кто бы мог подумать, что в потертом мешке сохранились стародавние, но не потерявшие силу талисманы!
Неслышный шорох заставил Унику оглянуться. От избы, слепо спотыкаясь, двигалась колдунья. Пегие волосы были растрепаны, глаза остекленели, обломанные когти целили в лицо Ромару.
– Поздно, Йога, – спокойно произнес старик. – Могила запечатана. Он никогда не вернется: ни человеком, ни прозрачным духом, ни таинственным существом. Поверь, так будет лучше всем, и тебе тоже.
– Проклятый!.. – захрипела ведунья. – Пусть с тобой случится то же, что со мной! Пусть с тобой будет еще хуже, чтобы ты и сдохнуть не мог!
– Пусть, – согласился Ромар. – Я знаю, что так будет, и согласен с твоим проклятием. Но сначала ты должна помочь нам.
– Что-о?!.. – колдунья задохнулась криком. – Ты еще хочешь помощи?!
Да я своими руками задавлю тебя вместе с твоей паршивкой!
– Ты нам поможешь. Мы пошли в путь не ради себя. Верней всего, что ни я, ни она не вернемся назад, и твое горе будет оплачено сполна. Но прежде мы должны отыскать и убить Кюлькаса.
