Ловко прячась за мощными диатричьими шеями, чужинцы летели к частоколу; лихо, с разворота забрасывали на острия бревен прочные ремни, другим концом захлестнутые за ту же птичью шею; диатримы разворачивались, дергали – и подрытые бревна с треском выворачивались, брызгами летела вверх земля…
Городьба оказалась подрыта куда основательнее, чем мнилось Бойше и даже Ромару. Отвел глаза хитроумный диатричий маг.
Перескакивая через опрокинутые бревна, диатримы врывались в селение.
Поздно было перестраиваться, пытаться закрыть новые проломы – слишком велики они оказались. Городьба рухнула разом в четырех или даже в пяти местах. И не по одному-два бревна, а сразу целыми сплотками; орда ринулась в проломы.
Тогда-то и закричал Матхи. Закричал страшно, нечеловечески, завыл, раздирая грудь ногтями; потому что, хоть и слеп был, сразу понял, что означает этот жуткий треск и отчаянные крики сородичей.
– Вниз! – заорал Таши Малону, своему уже постоянному напарнику.
Ратовища с собой бери!..
Кинулись вниз, обеспамятев. Как же это так?.. Городьба всегда выручала – а ныне так подвела!..
Рвались со всех сторон диатриты.
Таши не знал, где Бойша, где Ромар, где Уника; вдвоем с Малоном они сбили с птицы наездника; и тут оказалось, что длинным, тяжелым ратовищем не так-то просто отбиваться среди домов. Мешали близко сошедшиеся стены; копье даром разодрало птице бок и та, взъярившись от боли, ударила на жалких двуногих всей исполинской мощью.
В тесноте селения быстро развернуть копье не удалось. Малон закричал, дернул из-за пояса топор, но чудовищный клюв навылет пробил ему грудь.
Диатрима вскинула башку, торопясь заглотить окровавленный кусок мяса, который только что был сердцем Калинкиного мужа…
Малона швырнуло под ноги Таши. И тут в нем, оставшемся в живых, будто что-то полыхнуло, как неистовый степной пожар. Это была запредельная, сверхчеловеческая сила, что волею предков пробуждается иногда в мгновенья смертельной опасности. Таши зверем прыгнул вперед, и диатрима, задравшая голову к небу, пропустила этот, привычный для нее бросок. Топор ударил, словно не в Ташиной руке был зажат, а у самого Лара-прародителя. Удар упал сзади, так что кремневый клин завяз в шейных позвонках.
Что было дальше с обреченной птицей, Таши не стал и смотреть. Словно обезумев, рванулся из узкого тупичка, в котором навсегда остался Малон, рванулся к площади посреди селения, где сейчас кипел главный бой.
Диатриты рассыпались по селению, гоняясь за людьми убивая всех, кого могли достать. Повторялся кошмар селения Турана. Но только на сей раз здесь был Бойша, и его воины дрались, забыв про все, даже о собственной смерти. Птицы, карлики, люди – сплелись в один кровавый клубок. И, под прикрытием гибнущих мужчин, бежали прочь через опустевшие проломы женщины и дети.
Уже ворвавшись в гущу свалки, Таши заметил Ромара. Безрукий колдун замер, прижавшись спиной к стене, по лицу стекает кровь, одежда тоже вся рдяная, а прямо на него во весь опор несется громадная диатрима и на ее спине подпрыгивает совсем крошечный карлик, седой, как сова-сипуха. Таши ледяной волной окатило: с полувзгляда понял он, что это и есть тот самый диатричий маг, без которого никогда не сумели бы проклятые так ловко повалить городьбу! И вот теперь достал чужинский чародей врага, сошлись лицом к лицу – один верхом на чудовищной птице, второй – как всю жизнь был, безоружный и перед всякой опасностью открытый.
Таши метнулся было наперерез диатриме, но тут воздух перед Ромаром внезапно вспыхнул. Огненная тень увенчанная парой изогнутых рогов поднялась из-под земли. Страшная голова наклонилась, и диатрима, показавшаяся вдруг маленькой и ничтожной, кувырнулась наземь, сбитая огненными рогами.
Перья на груди птицы тотчас же вспыхнули, огонь метнулся по длинной шее, кроваво-золотые глаза лопнули, лишь ноги еще скребли землю – не желала владычица диатрим отступать даже перед самим Ларом. Седой карлик вскинул пустую руку, словно в ней было привычно зажато копьецо, но огненный рог вонзился ему в грудь. В следующую секунду призрачное видение погасло, Ромар обессилено рухнул у стены, подле трупа своего врага – и руки сородичей подхватили бесчувственное тело, поволокли прочь…
Таши не помнил, что было дальше. Кажется, он подхватил выпавшее из мертвой руки копье и дрался вместе со всеми, ежесекундно ожидая лютой гибели и чуть ли не удивляясь, что смерть раз за разом обходила его. Он видел гибель своего рода, но продолжал драться там, где иные бросали оружие и сами подставлялись под беспощадные клювы, не в силах тянуть, и желая только одного – чтобы скорее.
И все-таки люди не окончательно потеряли головы. Два пролома Бойше удалось отбить. Через них кинулись спасаться дети и женщины, а с ними и часть воинов – потому что иначе бегущие тотчас будут расклеваны диатримами.
Таши стоял в проходе, держа наизготовку загонное копье, пропуская мимо поток бегущих. Сейчас последний из живых людей выбежит наружу и в проходе между домами появится видение торжествующей диатримы. Ее и надо принять на зазубренный кремень, чтобы хоть на минуту задержать погоню.
– Дай сюда! – раздался сзади голос. Белоголовый, трясущийся Лат неожиданно сильным рывком вырвал из рук Таши копье. – Беги! – визгливо крикнул он. – Тебе еще женщин до леса вести! А у меня ноги не идут, так я здесь постою.
Не было времени прекословить главе семьи. Таши подхватил другое копье – полегче и кинулся догонять бегущих.
Вырвавшиеся за городьбы бежали в разные стороны, кто куда, рассыпаясь небольшими отрядами; иные, впрочем, сбивались в ватаги и побольше. Скорее, скорее, уйти подальше, пока страшная смерть в образе нелетающей птицы не вырвалась за городьбу!
Бойша отступал одним из последних. Группа самых упорных воинов, все немолодые, отходила вместе с ним, отвлекая на себя врага, не позволяя ему собраться загонным кольцом, чтобы начать настоящую облаву. И, когда вперед вырвался какой-то лихой чужинец, вождь шагнул ему навстречу и вскинул священный нефрит рода. Дубинка оставила в воздухе зеленый росчерк; шею диатримы, как и в прошлый раз, сбило начисто, а затем случилось страшное – священный нефрит внезапно полыхнул, точно трава весной, и – переломился.
Бойша оторопело взглянул на обломки – и накатившая волна диатритов накрыла его, опрокинула и втоптала в землю уже неживое тело.
Даже вырвавшись за городьбу теряли люди своих во время бегства.
Счастье еще, что почти все диатриты остались в селении – если прежде защитники не пускали птиц в городьбу, то теперь, несколько смертников, закрепившись в проломе, старались не выпустить их. И лишь убедившись, что в селении больше нет ни единого человека, Стакн – старший среди выживших – велел отходить к далекому лесу.
Люди бежали на север. Разрозненные группки карликов настигали их и рвали, почти не встречая сопротивления. Именно в это время погибло большинство родичей: женщин и детей, особенно малышей, что и двух весен еще не отсчитали…
