– Ты сильный человек, Ромар. Ты самый сильный из всех, кого я встречал. Даже отец шаманов Сварг слаб перед тобой. Не перечь, я знаю, что говорю. Нельзя было дать тебе умереть и впустую расточить такую силу.
– И на что теперь эта сила, коли ей выхода нет? – мутно произнес Ромар.
– Это один Лар знает, – отрезал старик. – Может, вся сила впустую перегорит, а может и прорвется куда. Это не мне решать, я свое дело сделал.
Ромар остался жить и искать выхода силе. Его голос звучал на совете охотников, хотя Ромар не приносил добычи. Его слушали рыбаки, пастухи и земледельцы. Ромар знал все, но не мог ничего. Состарившись, Ромар старался больше времени проводить среди подростков. Учил их всяким хитростям и премудростям, хотя, что это за учеба, если не можешь ничего показать? Особенно это касалось дел тайных, волшебных, исполненных магии.
Старые обереги Ромара ветшали и теряли мощь, а новых не было. Не под силу справить такую работу пальцами ног.
Когда-то, уходя из лесу и унося с собой бесчувственного Ромара, охотники зарыли его оторванную руку в общей могиле с погибшими в тот вечер людьми. И, должно быть, смерть запамятовала про уже похороненного человека, видать, хватило ей одних рук. Годы утекали, а Ромар жил. Два поколения родились и ушли к предкам на его глазах, а Ромар оставался прежним. Иногда он пытался подсчитать свои годы, но не мог – путался, сбивался со счета. Для всех он навеки останется безруким старцем, и лишь во сне он видел себя молодым, и ловкие пальцы сами делали любую работу.
Особенно тяжко оказалось Ромару разговаривать с колдунами. Покуда жил Рута, можно было стоять за его спиной, как и положено ученику. Но Рута недолго зажился на свете, и на его место пришел новый шаман, молодой и неловкий. Ему тоже приходилось несладко – знать, что не по праву носишь шапку с погремушками, что другой куда достойнее тебя, и если бы не злая случайность, не гулять тебе по верхнему миру, не тревожить духов, не проникать мыслью к самым корням гор. Оттого и не любили колдуны увечного Ромара, а бывало, что и боялись. Сам Ромар в верхний мир не хаживал, но, случалось, пророчествовал и без бубна. Не было равных Ромару во всяком гадании: об охоте, о здоровье, о будущем урожае и приплоде скота.
Говорили, что помогают ему фигурки, выточенные им в незапамятные времена.
Может и так – помогают. Но ведь и другим куколки не заказаны – делай, если руки на месте. Не желая вражды, Ромар сторонился хозяев круглого дома, старался больше времени проводить с мальцами и старухами, но от этого приязнь с шаманами вовсе сходила на нет. Колдовские дела сильно между собой разнятся. Есть великая магия бездушных стихий, есть нечеловеческое колдовство странных существ и бесплотных духов, есть невнятная волшба чужинцев, и есть тайное знание людей. Всякий человек хоть немножко, но умеет колдовать. Это людское волшебство, оно черпает силу в предках.
Настоящий колдун способен не только действовать своей силой, но и повелевать мелкими божками. Как обходятся чужие люди – того никто не ведает. Во всяком случае, к стихиям они тоже не обращаются, сила стихий неприкасаема, управлять ею нельзя, а вот доставить бед она может с избытком.
Но и человеческая магия тоже неоднородна. Мужское волхвование и женские чары несходны промеж себя, а зачастую и просто враждебны. Недаром отец шаманов, всемогущий Сварг изгнал мудрых баб из селения, отведя им место на выселках, в глубинах и пропастях земных. Старухи йоги не могли простить мужской победы и не раз пытались вернуть былое положение. Поэтому шаманы не без оснований побаивались Ромара, подозревая в нем бабского приспешника.
Скрытая вражда изныла двадцать лет назад, когда изгнанные бабы-йоги откочевали на север, почти потеряв связь с родом, а очередным шаманом стал Матхи.
Как и Ромар Матхи был калекой. На охоте, когда загоняли к обрыву табун лошадей, могучий жеребец вдруг развернулся и пошел на загонщиков. Ни копья, ни брошенные боло не сумели остановить его; вожак прорвался, уведя с собой чуть не весь табун. А Матхи остался лежать, сбитый ударом твердого как кремень копыта. Товарищи привели Матхи в чувство, но свет его глазам так и не вернулся. Матхи ослеп. Хотя, слепота шаману не помеха – многие великие чародеи были слепцами.
Из Матхи получился сильный колдун, но главное даже не в том. Матхи был умен и умел не ревновать, когда дело касалось пользы рода.
Два колдуна сидели рядом у мирно тлеющего костра. Утром сюда придут хозяйки, брать новый огонь. Прежде за тертым огнем посылали к бабе-йоге, а теперь идут на сжатое поле. Все в мире потихоньку меняется. Ромар видел много перемен и относился к ним спокойно. Но сейчас в мире что-то ощутимо сдвинулось, и это вызывало тревогу.
Вроде бы хлеб собрали, и охота удалась, и в стаде приплод, а рыбы ловится столько, что не переесть. Праздник творится шумный, радостный – роща ходуном ходит. Нет ни голода, ни мора; много молодых парней в этом году станет мужчинами, а там и свадьбы пойдут… О чем тревожиться? Что древяницы замолкли и не отзываются на приветственные заклинания и жертвы?
Так от них все равно пользы никакой. Или что за рекой объявились новые чужинцы? Зато старых не стало. И потом, это же за рекой, а река хоть и обмелела, но для страшных птиц остается неодолимой. И все таки, нет в мире покоя. А Матхи молчит и лишь мрачнеет день ото дня.
Матхи уже не кружил окрест тускло светящего огневища. Он застыл, опустившись на колени, лицо отрешенное, неживые глаза закачены. Лишь руки продолжают жить напряженной жизнью, ударяют по тугой коже бубна, встряхивают, чтобы звонко разливались костяные брекотушки, указывая волхву дорогу. Бубен – это жизнь чародея. Пройти без него в верхний мир, может, и удастся, а вот вернуться обратно – нет. Заплутаешь, закружишь и останешься навек не пойми кем: не духом, не человеком, а досужим воспоминанием. Внизу ты можешь быть грозным магом, но без бубна наверх пути нет. В том и заключена разница между шаманом и просто волшебником. Шаман, порой, меньше может, но всегда лучше понимает. Ему открыты пути к первоосновам. Вот только всегда ли помогает бессильное знание?
И все же Ромар хотел знать, чем бы это ни обернулось для него.
Медленно, очень медленно уплывал Ромар из родного мира, робкими шажками двигаясь по звуку чужого бубна. Его не оставлял страх, что сейчас Матхи глубоко вздохнет, очнувшись, прощально проведет костяшками пальцев по гулкой коже и отложит потрудившийся бубен до следующего раза. А непрошенный гость останется в смутном мире, и брошенное у костра тело быстро зачахнет без души.
Никто не знает, каков в действительности верхний мир. Разным людям видится он по-разному, да и с течением времени может меняться. Когда-то Рута приводил сюда молодого и неопытного Ромара, и тот запомнил нечто безвидное, медленно и слабо шевелящееся. Где-то тлел огонь и, кажется, росли деревья. Однако, стоило прикоснуться к трехохватному стволу, и он бесшумно разламывался, рассыпаясь хрупкими обломками. Рута не велел ничего трогать, а просто водил Ромара, взявши за руку и ничего не объясняя.
Потом, когда Ромар лишился рук, Рута уже не позволял ходить за ним в верхний мир, брал с собой другого ученика, которому предстояло держать бубен после его ухода. И лишь перед самой смертью, когда Рута уже не вставал с постели, а порой и попросту заговаривался, он вдруг сказал Ромару, безотрывно сидящему рядом:
