Вик вздохнул. Мы стояли перед домом уже больше пяти минут, а
спорили об этом с тех пор, как вышли из закусочной. Оросители на большой
зеленой лужайке успели сменить три различных скоростных режима.
— Мы оказались в неудобном положении, — произнес Вик.
— Жаль, что не я это озвучил, — заметил Ранульф.
— Не только тебе здесь тесно, ясно? — раздраженно бросил
Лукас.
— Сказано совсем не об этом, — ответил Ранульф.
— Ну давайте, продолжайте, — отозвалась я. Никто из них не
мог заставить меня передумать.
Но тут Ранульф встрепенулся:
— А разве ты не носишь тот обсидиановый кулон?
Я коснулась антикварного кулона, который родители подарили
мне на прошлое Рождество. Обсидиановый, в форме слезы, он висел на медной,
давно позеленевшей цепочке. В то время я решила, что кулон — это просто
подарок, отражающий мой интерес к винтажным вещам. Но позже миссис Бетани
объяснила мне, что обсидиан — один из многих минералов, отпугивающих призраков.
Другими словами, он меня оберегал. После того как она
рассказала об этом, я никогда не снимала кулон, даже принимая душ, но почти
забыла о таком его свойстве.
— Обсидиан дает мне некоторую защиту, — согласилась я, — но
неизвестно, насколько надежную и надолго ли.
— Да клянусь, это привидение — вовсе не злодейка
какая-нибудь, — сказал Вик. — Она удивительная. Ну то есть я думаю, что это
она.
— Ты с ним разговаривал? Общался хоть как-то? — спросил
Лукас.
— Не совсем разговаривал, но...
— Так откуда ты знаешь, что оно «удивительное»?
— Оттуда же, откуда знаю, что надо мной насмехаются, —
прищурился Вик. — Просто чувствую.
Мне все еще хотелось сказать Вику, чтобы он завел машину и
отвез нас с Лукасом в отель, но я понимала, что мы сможем позволить себе
пробыть там совсем недолго. Вик одолжил бы нам столько денег, сколько
требуется, но я не хотела влезать в большие долги. Чтобы протянуть до середины
августа, нам пришлось бы просить несколько тысяч.
Все еще сжимая в руке кулон, я сказала:
— Я вхожу.
— Бьянка, не надо! — Кажется, Лукас пришел в бешенство, но я
положила ладонь ему на руку, чтобы успокоить.
— Вы с Ранульфом подождите здесь. Если услышите крики или
увидите, что на окнах появился иней...
— Мне это не нравится, — буркнул Лукас.
— Я сказала «если», понятно? — Приняв решение, я уже не
желала сидеть и разглагольствовать;
я решила я хотела поскорее покончить с этим. — Если такое
случится, вы, ребята, придете мне на помощь. Мы с Виком пойдем в дом вдвоем.
Если что-то случится, мы там просто не останемся.
Несмотря на недовольный вид, Лукас кивнул. Вик выбрался из
машины, не открывая дверцы. Я тоже вышла и услышала, как Ранульф вытянул ноги
(коленки у него хрустнули) и с облегчением выдохнул.
Родители Вика куда-то ушли, так что в доме было пусто. Он
выглядел шикарно, словно со страницы журнала. Холл выложен зеленым мрамором, с
потолка тридцати футов высотой свисала небольшая люстра. Пахло полировкой для
мебели и апельсинами. Мы поднялись по центральной лестнице, широкой, белой и
пологой. Я легко представила себе Джинджер Роджерс,
[6]
в танце спускающуюся по этим
ступеням в платье из страусиных перьев. Вне всяких сомнений, кинозвезда
подходила к этому дому куда больше, чем я в своем дешевом летнем платьице.
Конечно, внешне Вик тоже сюда никак не вписывался, хоть это
был его дом. Может, его беззаботное дурачество — просто своего рода бунт против
безупречного порядка, установленного родителями?
— Она показывается только на чердаке, — сообщил Вик, когда
мы зашагали по паркету длинных коридоров верхнего этажа. Картины, висевшие на
стенах, выглядели старинными. — Я думаю, это ее особое место.
— Ты действительно ее видел?
— Ты имеешь в виду какую-нибудь фигуру в простыне или что-то
в этом роде? Не-а. Просто становится понятно, что она рядом. А время от
времени... Ладно, просто проверим. Не хочу тебя обнадеживать.
Пока я надеялась только на одно: что призрак не заморозит
меня насмерть. Мысленно благодаря родителей за кулон, я смотрела, как Вик
открывает дверь на чердачную лестницу и начинает карабкаться вверх. Прежде чем
последовать за ним, я сделала несколько глубоких вдохов.
Чердак Вудсонов представлял собой единственное захламленное
место в доме. Впрочем, решила я, хлам тут определенно лучше, чем на других
чердаках. На пыльном, широченном, как кровать, столе, которому было на вид лет
сто, стояла большая бело-голубая китайская ваза. На портновский манекен надели
блузку из пожелтевших кружев и старую дамскую шляпку с перьями. Персидский
ковер под ногами казался настоящим, по крайней мере на мой непросвещенный
взгляд. И хотя в воздухе пахло плесенью, это был приятный запах, как от старых
книг.
— Мне тут нравится, — сказал Вик, с лицом более серьезным,
чем обычно. — Наверное, это мое самое любимое место во всем доме.
— Здесь уютно.
— Ты ощутила, да? Я улыбнулась.
— Ну ладно, давай сядем и подождем, вдруг она появится?
Скрестив ноги, мы уселись на персидский ковер и стали ждать.
Я чутко реагировала на каждый скрип и то и дело обеспокоенно оглядывалась на
маленькое окошко за портновским манекеном. Пока оно не замерзло.
— Я дам деньги тебе, а не Лукасу, — произнес Вик, поигрывая
шнурками кед. — У меня сейчас около шестисот долларов, и ты заберешь их все.
Обычно бывает больше, но я как раз купил новый «стратокастер». — Он опустил голову.
— Я чувствую себя таким дураком: выкинул огромную сумму на гитару, на которой и
играть-то толком не умею. Если бы я знал, что вам, ребята, понадобятся эти
деньги...
— Ну ты же не мог этого знать. Кроме того, деньги твои, и ты
вправе тратить их, на что хочешь. Очень мило с твоей стороны, что ты готов с
нами поделиться. — Я нахмурилась, мгновенно забыв, что жду привидение. — Но
почему мне, а не Лукасу?
— Потому что Лукас запросто может отказаться и взять сотню,
не больше. Иногда он слишком горд, чтобы признать, что нуждается в помощи.
— Мы не гордые. — Я смущенно вспомнила, как мы перелезали
через турникет в метро. — Мы для этого слишком сильно влипли.
— Лукас всегда будет размахивать своей гордостью как флагом.
Всегда. Ты человек более разумный.
Мои губы дрогнули.
— Жаль, что я не смогу передать ему это.
— Он и сам знает, — ответил Вик. — Вы двое составляете
отличную команду.
Я вспомнила предыдущую ночь, почувствовала, как краснею, и
негромко произнесла:
