Конечно, и Самалеви, и Решам, и Драллекс кишмя кишели прознатчиками и осведомителями Высокого Аркана, тут у Дигвила не оставалось никаких иллюзий. Но его вполне могли счесть погибшим; во всяком случае, едва ли его хватятся так быстро. Пока хватятся, пока разошлют циркуляры… он будет уже далеко.
Да, дорога неблизка. Да, придётся попоститься. Зато жажда мучить не будет – с гор на юг текло множество рек, речек и речушек, не говоря уж о ручьях и ручейках. Хуже с гайто – придётся скакуну перебиваться чем попадётся.
Надо бы всё-таки хоть чем-то вооружиться. После недолгого размышления Дигвил спешился, сошёл с дороги и тотчас провалился по щиколотку: южный лес щедро укрывал землю густым слоем гниющих листьев. Меж ветвей и стволов паучьей сетью тянулись пожухлые лианы; сам воздух, казалось, застыл, пропитавшись серо-коричневой пылью.
Дигвил поморщился, он таких мест не любил; в Долье подобных «ведьминых поместий» почти и не осталось, горные чащи были слишком важны. Там валили лес, таскали брёвна, ставили рудные мельницы и прочее; а здесь всё осталось первозданным, исходным, словно людям от здешних мест вообще ничего не было нужно.
И всё-таки невдалеке от дороги отыскался родник, весело булькавший меж двух замшелых валунов. Дигвил напился сам, напоил коня, потом, приглядевшись, выломал себе увесистую дубину – всё лучше, чем с голыми руками.
За всеми этими обычными для любого путника делами он прятал самый главный вопрос, боялся сам задать его себе: как добираться домой? Кратчайший путь лежал через Навсинай, однако Дигвил пока ещё не выжил из ума. Значит, только морем, через какую-то из южных гаваней до Вольных городов, и уже оттуда – через Гиалмар к северной оконечности моря Тысячи Бухт. А там он уже будет почти что дома.
Почти что.
Что ж, дорогу осилит идущий.
…К вечеру в животе у Дигвила бурчало так, словно там устроилась целая артель гномов, не получившая обещанного бочонка с пивом.
Ничего-ничего, тебе полезно, зло подумал Дигвил, косясь на собственное брюшко, отросшее за время навсинайского сидения. Гайто взглянул на наездника, как показалось рыцарю, с укоризной: ездить на мне ездишь, а как насчёт покормить, новый хозяин?
Ночь спустилась по-южному быстро, и Дигвил свернул на первую попавшуюся прогалину, мало-мальски чистое место. Здесь предстояло ждать утра.
Ни огня, ни одеяла, ничего. Пришлось довольствоваться кое-как набросанной кучей относительно сухой листвы, предварительно убедившись, что никто многоногий или острожвальный не претендует на то, чтобы разделить сие ложе с ним, Дигвилом.
Ночной лес, как ему и положено, жил собственной жизнью – что-то хрустело, потрескивало, перекликалось скрипучими голосами и вообще всячески старалось, чтобы устроившийся на куче листьев человек вспомнил бы побольше страшных кормилицыных сказок.
Что сейчас с ней, с Алиедорой? Дигвил несколько раз повторил себе: мол, наши дороги разошлись окончательно и бесповоротно, предоставь Гончую её судьбе; однако – не получалось. Скромная воспитанница, наречённая невеста, на краткие часы – жена его непутёвого братца, беглянка, которую, казалось, будет совсем нетрудно вернуть «домой».
Предлог для набега. Повод к войне. Камешек, сорвавший всесокрушившую лавину, после которой Долье стало вотчиной Мастеров Смерти, а его король сменил престол и столицу, усевшись на шатком меодорском троне. И она, Алиедора, – Гончая. Гончая, спасшая его от участи, что хуже смерти, – против воли Дигвил не мог не вспоминать об этом снова и снова.
Что потом? Или это была их последняя встреча?..
Мрак сгущался, Дигвил ворочался на расползающейся груде листьев, не в силах забыться. И, наверное, именно потому вовремя уловил слабый, едва ощутимый кисло-металлический запашок, сочащийся, казалось, прямо из-под земли.
Дигвила подбросило, он метнулся к стреноженному гайто, упал на колени, распутывая узел. А земля уже набухала, набухала совсем рядом, чуть дальше от дороги, и вокруг растущего бугорка во все стороны разливался знакомый всем от мала до велика запах наступающей, готовой к прорыву Гнили.
Гайто дико закричал – именно закричал, едва не опрокинув Дигвила. Узел наконец поддался, молодой рыцарь взлетел в седло: скакун не нуждался в понуканиях. Ветер ударил в лицо, наездник пригнулся к чешуйчатой шее; ну, выноси, милый, на тебя теперь вся надежда!
Он не задумывался, конечно, почему Гниль прорвалась так близко. Это случалось в разных местах, на сей раз вот просто не повезло. Он так думал – или ему хотелось так думать. Оно выходило спокойнее…
Ночная дорога рванулась навстречу, Гончие уже успели подняться, небо, по счастью, оказалось чистым, облака, словно почувствовав нужду беглеца, поспешили разойтись. За спиной нарастало шипение, словно тысячи тысяч змей вырвались на свободу, кислое зловоние лезло в ноздри, несмотря на дувший навстречу беглецу ветер.
А потом шипение исчезло, сменившись сухим шелестом тысяч и тысяч ног. Жёлтые твари хлынули из лопнувшего нарыва сплошным потоком, словно едкий гной из гниющей раны, разливаясь окрест.
Дигвилу повезло, несказанно повезло – нарыв ещё только стягивался, ещё копилась под землёй жуткая истребительная отрава, а он, Дигвил, уже стремглав мчался прочь от проклятого места.
Многоножки, сухо шурша, рекой растекались окрест; рыцарь услыхал предсмертный взвизг какого-то лесного обитателя, не успевшего вовремя убраться с их пути.
Мало-помалу измученный гайто против воли перешёл сперва на рысь, а потом на шаг. Понукать его смысла не было; Дигвил даже спешился, давая отдых своему спасителю. Если он успел отмахать достаточно, многоножки его не учуют. Может быть.
Гайто, освободившись от груза, пошёл веселее.
Тёмная дорога была пуста, и только небо, верный спутник странствующих, скупо дарило рассеянный свет звёзд.
Горло у Дигвила пересохло и горело, однако он не останавливался. Прорывы Гнили случались всякие, бывало, лопалось и больше одного нарыва. Многоножки доживут до рассвета, думал он, и солнце встретит тут настоящую пустыню. Нет, деревья останутся, однако, кроме них, ничего живого. А потом умрут и сами твари Гнили, не дав потомства, – такой же инструмент уничтожения, как и зомби Мастеров Смерти. И всё повторится снова, как будто некое злобное божество старается избавить мир от всего, что может дышать и двигаться. Лесам повезло чуть больше, но без зверей и птиц сколько они проживут? Конечно, долго по человеческим меркам, но в конце концов сгинут и они.
Рыцарь старался не оглядываться. В темноте всё равно ничего не разглядишь – разве что когда многоножки окажутся у тебя на плечах.
Остаётся только одно – шагать и думать, упорно и неотступно, лишь об одном – что ему надо вернуться домой.
Какое-то время это удавалось. Дигвил словно наяву видел зеленоватые волны у пристани и крутобокие корабли под парусами, так похожими на опустившиеся к самой воде облака. Только бы добраться, только бы дошагать – там, среди каменных стен и мощёных улиц, даже Гниль не казалась настолько страшной.
