Мёртвый воин выпустил ещё пять или шесть стрел, прежде чем тело окончательно ослабло, ноги подогнулись и зомби замер, так и не выронив оружия.
Зомби-копейщики прошли насквозь через шеренгу стрелков, нагнули длинные пики, встречая големов, словно тяжеловооружённую кавалерию. Мёртвое сражается с мёртвым, вдруг подумалось доньяте. Может, так и надо — пусть гибнут, нет, ломаются бездушные машины да ходячие, благодаря магии, отжившие своё тела?
Стрелы, пули и ядра рвали ряды наступавших зомби, однако ни один, само собой, не дрогнул и не повернул назад. Копья ломались о броню големов, но, видать, и в их наконечниках крылась какая-то магия, то тут то там на латах железных солдат Навсиная появлялся круг бледно-зеленоватого пламени, расползавшегося в стороны, так что оставалась большая — кулак пролезет — дыра. Из дыры тотчас начинал сочиться густой, зеленоватый же дым.
Но и големы не оставались в долгу. Их огромные мечи рубили солдат Некрополиса напополам, тяжёлые лапищи втаптывали тела в то, что ещё оставалось от снега; мёртвых воинов рвало на куски, столь мелкие, что их уже не смог бы сложить вместе ни один некромант.
Сражаются. За что, почему, отчего? И те и другие — в чужой стране, в чужих землях. Навсинайцы явились сюда «помогать его величеству Семмеру, владыке Долье и Меодора». Зачем сюда явились Мастера Смерти, Алиедора не понимала. Хотела бы понять, но ни Дракон, ни Тьма больше с ней не разговаривали.
Что-то неправильное было в разворачивающемся перед нею сражении. Доньята даже не сразу поняла, что это — безмолвие. Нет, шуму хватало, скрежета, треска, грохота, грома, только что не с молнией. Не хватало человеческих голосов. Криков ярости, воплей ужаса, победных кличей или предсмертного стона.
«Мёртвое сражается с мёртвым», — вновь повторила про себя Алиедора.
Встала в полный рост, повернулась и пошла прочь.
Это не её война, пусть даже зомби и выходят вроде как её союзниками.
Пошла прочь — а куда, к кому, зачем?
Некуда тебе идти, прóклятая беглянка. Одно только место осталось для таких, как ты. Вот оно, похоже, и впрямь по тебе, только ты боишься в этом признаться. Даже себе самой — боишься. Губы отказываются вслух произнести. Но какая ж ты тогда, к Зверям, избранная? Если страшишься даже такого?
Глава 12
…С небес вновь начинало сыпать. Снежок старался, спешил, словно усердный мусорщик, — убрать, скрыть от глаз все следы разыгравшейся битвы.
У иных големов словно бы взорвались внутренности, торчат наружу острыми зубами края. Уже ничего не парит, трещины не сочатся гнилостно-зелёной жижей, красные огни глаз все до одного потухли. И вперемешку с выпотрошенными механическими чудовищами — зомби, умершие второй смертью, изрубленные в такую кашу, что их останки утратили всякое сходство с человеческими телами — жуткая мешанина искромсанной плоти и железа, некогда бывшего доспехами. Сплющенные шлемы и панцири, торчащие острые обломки костей, раздробленные черепа…
От навсинайского отряда не осталось ничего, его истребили полностью, от армады Некрополиса — немногим больше. Големы дорого продали свои механические жизни, ещё дороже — маги, адепты Высокого Аркана. Несколько погонщиков, мелких сошек в изорванных мундирах попались живыми — их тащили за руки и за ноги, навсинайцы орали и извивались так, что, казалось, сейчас вывернутся суставы.
А Алиедора всё пыталась уйти прочь. Ей казалось, что она идёт так уже целую вечность, что бой кончился века, если не тысячелетия назад. Себе она казалась такой же древней, как сама Смерть.
И только теперь она поняла, куда ей надо идти.
Ровно за миг до того, как рядом из ничего возникла тонкая фигура в бесформенной куртке из серо-белых лоскутов. Прямо в лицо Алиедоре упёрся взгляд антрацитово-чёрных глаз под белёсыми бровями. Скуластое женское лицо, но что-то в нём определённо не женское. Но и не мужское.
Незнакомка не протянула руки, не попыталась сграбастать доньяту. Молча стояла и смотрела.
— Я сама дойду, — вырвалось у доньяты, так же высокомерно, как в ту пору, когда она не знала жизни без камеристок — самое меньшее двух.
Женщина молча склонила голову — с должной почтительностью, как умеющая подчиняться. Алиедора же, постаравшись как можно выше задрать подбородок, пошла напрямик — туда, где у дороги виднелась небольшая группа людей в скромных серых плащах.
Доньята шагала, чувствуя, как за спиной рушится мир. Она, живая, совсем недавно — избранная, кому подчинялась сама Гниль, — покорно тащится в сопровождении почётного конвоя прямиком к Мастерам Смерти, и, хотя внутри всё давно заледенело, вперёд толкает не только страх, не только безысходность — но и какая-то злая надежда.
Надежда, что вот тут-то я уж точно окажусь на своём месте.
Их заметили. Алиедора чувствовала впившиеся в неё взгляды — совсем не такие, к каким она привыкла. Так на неё ещё никто и никогда не смотрел. Потому что взгляды она чувствовала всей кожей, словно ожог пополам со множеством ледяных иголок.
Пятеро. Немолодые мужчины в серых плащах, наголо обритые, ни усов, ни бород. Спокойные. Очень спокойные, словно и не кипело только что яростное сражение. Угадать возраст по лицам не получалось — Мастерам можно было дать и сорок, и семьдесят лет.
Скользившая рядом с Алиедорой неслышная человеческая тень в бело-сером замерла, едва уловимым движением на миг почтительно склонилась — и отошла, растворилась меж мирно порхающих снежинок, словно никогда её тут и не было.
Взгляды скрестились.
— Я… пришла.
— Мы видим, — спокойным голосом откликнулся один из Мастеров. — Мы рады. И радо наше дело. Назови себя.
— Вы… не знаете?
— Назови себя, — с прежним спокойным терпением произнёс Мастер. — Нам это важно. Я поясню позже.
— Я — Алиедора Венти. Доньята Алиедора Венти. Дочь барона Венти, владетеля… впрочем, какое это теперь… Я… я — избранная… я так думаю… думала. У меня есть… была… сила и власть над Гнилью, над её тварями. Я понимаю… понимала, зачем она. Восстановить равновесие. Людей слишком много. Гниль убирает лишних. Я её орудие. Её и Белого Дракона, в которого верят северные варвары и который говорил со мной.
— Белого Дракона?
— Так он назвался. Создание… сущность в облаках.
— Чего же ты хочешь, доньята Алиедора Венти?
Она остановилась. Слова сами собой исчезли с языка.
Никто доселе не спрашивал, чего же она хочет. Всё всегда решали за неё. Родители, когда отдавали «на воспитание» хоть и не в столь далёкий, но чужой замок Деркоор. Сенор Деррано, когда явился объявить, что ей предстоит сделаться женой его младшего сына. Да и потом, после её бегства, когда она вернулась домой, — никто не вёл с ней подобных разговоров. Ей говорили, что нужно делать. Не исключая чародея Метхли, северных варваров, Белого Дракона или же Тьму. Все чего-то хотели от неё.
