Цепь тащит и тащит наверх.
Больно. Алиедору словно режут пополам, и это — единственное живое чувство.
Ложь. И тут тоже ложь. Ничего, кроме лжи. Могущественная сущность мухлюет, словно ярмарочный шулер.
Верна одна лишь смерть. Только ей ещё можно верить…
Кор Дарбе напирал, широко крестя воздух перед собою мечом. Алиедору тащило следом, и она не заметила, как сзади к ней подобрался копейщик.
— Обернись! — разом взвыли и Дракон, и подземная Тьма.
Выпученные глаза под низким наличьем, скрывающим лоб. Раззявленный, разорванный криком рот. И копьё, наконечник, летящий прямо в лоб Алиедоре.
«Как же так? Я ведь должна жить, я не могу так!»
Пустота, внутри всё оборвалось. «Этот хочет меня убить — значит, он умрёт, как должны умереть трёхглазый Метхли, старый сенор Деррано, Байгли, Дигвил…»
Перед штурмом Алиедоре сунули в руки меч — или, вернее, мечик, явно сделанный для мальчишки-подростка, сына кого-то из меодорской знати, и неведомым путём оказавшийся среди добычи варваров.
Она отмахнулась — неловко, кое-как попытавшись уклониться от летящего стального оголовка и отшибить в сторону древко.
Нет, тебе не помогут. Ты или убьёшь, или умрёшь.
Наконечник прошёл у неё над плечом, острый край обжёг кожу на скуле.
Доньята столкнулась взглядом с безумным взором копейщика.
У того раскрылся рот.
— Да никак это ж сама… — начал было он, но Алиедора уже не могла остановиться. По щеке и шее текла кровь, обжигавшая, словно кипяток. Взвизгнув, доньята прыгнула, насколько позволяла цепь. Мечик вонзился воину в низ живота, проскользнув под кольчужной рубахой.
Копейщик взвыл, схватился за пах, согнулся и рухнул с парапета вниз.
Девчонка-маркитантка, наёмник, мальчишка-раб и теперь — воин, служивший её отцу, защищавший её, Алиедоры, собственный дом.
По шее от текущей крови вверх, по щекам, словно карабкались языки пламени.
И сильно, очень сильно пахло Гнилью.
Почему-то за спиной кора Дарбе не оказалось ни одного из его воинов. А на Алиедору разом кинулись двое, наставив копья. Третий, воин в высоком закрытом шлеме, вдруг запрокинул голову, шумно втянул воздух — так, что услыхала даже доньята, — и закричал, закричал именно то, что обязан был:
— Ведьма!!!
Что ещё мог он крикнуть, чувствуя кисло-металлический запах, который не спутаешь ни с чем?
Ведьма.
«Ну да. А кем же ещё я могу оказаться?!»
Дракон и Тьма молчали.
Выкручивайся сама, если достойна.
Два копья. Два острия. И один мечик.
Кор Дарбе взревел диким клыкачом, развернулся, бросился на помощь. Поймал одно древко, зажал под мышкой, достал защитника Венти концом клинка, разрубив стальной налобник. Второго смёл со стены плечом, сшибся с рыцарем в высоком шлеме, клинки проскрежетали, высекая искры; рыцарь пошатнулся, и Алиедора ударила, даже не дождавшись выкрика варвара:
— Добей его!
Доньята прыгнула, изворачиваясь, уже видя, что нужно не колоть или рубить, а подтолкнуть. Миг — и потерявший равновесие рыцарь сорвался со стены вниз, замер там неподвижной железной куклой, раскинув руки и ноги.
— Молодец, — прохрипел Дарбе.
Варвары уже перехлестнули через стену, оставив совсем немного убитых и раненых. Защитники попятились, стараясь сдвинуть щиты и прикрыться щетиной копий, — напрасная попытка.
Кор Дарбе уже не волочил Алиедору, доньята опередила северянина, и перед ней, визжащей, окровавленной, в ужасе попятились бывалые воины.
В горячке боя и не поймёшь, как получилось, что они с вожаком варваров оказались в плотном кольце, почему отстали остальные северяне, остановленные, словно лесной хозяин охотничьей рогатиной, насмерть бившимися защитниками замка Венти. Но сейчас — со всех сторон надвинулись копейные навершия.
Дарбе завертелся волчком, отшибая в сторону древки. Кто-то выпалил из самострела, и болт глубоко рассёк кожу на левом предплечье — вновь повезло, всего лишь рассёк, не вонзился в мякоть, не ударил в кость. Кровь капала на землю, капала и оборачивалась чёрными дымящимися кругами. Камень крошился и трескался, из трещин показались желтовато-коричневые головки многоножек.
— Да, да, да! — исступлённо заверещала Алиедора. Руны на её теле вспыхнули жаром.
Она таки может! Она таки избранна! Она способна… она будет властвовать! Надо всем и надо всеми! А кто против — умрут, умрут все до единого!
Вокруг них с кором Дарбе сомкнулось кольцо. Копья, мечи, палицы — всё, могущее пронзать, рубить, расплющивать, — било и по ним, и по высунувшим головы из трещин тварям. Но — поздно, слишком поздно.
Крошился и трескался камень, каверны расширялись, и поток многоножек становился всё гуще. Сухой шелест скребущих по плитам коготков, вдруг показавшийся Алиедоре громче людских криков.
Воронка стремительно расширялась, жёлтый шевелящийся вал напирал, и защитники замка Венти подались назад.
— Ведьму! Ведьму убейте! — кричал кто-то в задних рядах, и Алиедора вздрогнула, сообразив вдруг, почему она услыхала в шуме битвы именно это.
Мама. Мамин голос. Зачем она здесь, почему, отчего?
— Убейте ведьму! — И уже дрогнувшие было остановились, повернули, упёрлись плечами, чтобы уже до конца и насмерть.
— Убейте! — И кто-то, презрев отвратительных тварей Гнили, бросился прямо в середину их потока и почти добрался до Алиедоры, весь облепленный шевелящимися бестиями: грязно-жёлтое пополам с красным, весь в текущей из разрываемого живьём тела крови.
Взлетела рука с топором, взлетела, несмотря на вцепившихся многоножек; натянулась цепь, кор Дарбе бросился под замах, собой закрывая Алиедору. И словно бы Белый Дракон на миг отвернулся или отвёл защищавшую северян незримую длань, — но топор оставил глубокую, заполненную кровью борозду. Вожак варваров раньше не моргнул бы и глазом от такой «царапины», а теперь у него вырвался болезненно-злобный выдох, Дарбе схватился за рассечённое плечо.
Неведомый воин-защитник Венти замахнулся вторично, но тут челюсти вцепившейся многоножки перекусили наконец сухожилия — окровавленная кисть бессильно повисла, топорище выскользнуло из вмиг разжавшихся пальцев.
Человек пошатнулся и медленно осел — мгновенно исчезнув под жёлтой шевелящейся массой. Вокруг Алиедоры и кора Дарбе теперь кипело живое жёлтое море, защитники отступали всё дальше, а с другой стороны напирали остальные варвары.
«Я смогла. Я победила. Я избранна!» — молотами билось в голове Алиедоры.
«Мама. Там же мама…» — где-то глубоко-глубоко и совсем слабо, заглушаемое яростным грохотом победной стали.
