Дигвил смахнул враз проступивший пот.
Варвары.
Люди из-за моря Тысячи Бухт. С самого северного края обитаемых земель, за которыми, согласно официальной картографии, обитает только и исключительно нелюдь. А может, и откуда ещё подальше.
Иногда с ними можно договориться. Очень редко — откупиться рабами и деветом, но драгоценный металл варвары принимают неохотно, куда больше их привлекает живой товар. А куда чаще они вообще ни о чём не разговаривают, а просто сметают всё на своём пути, ещё почище той самой Гнили, что живёт только от рассвета до заката. Что они творят в захваченных городах и замках, лучше было и не думать.
Варваров мало. Строя не знают, бьются каждый сам за себя. Казалось бы — разве горстке морских находников устоять против правильного рыцарского строя, перед множеством стрелков, перед ощетинившейся копьями пехоты, устроенного вагенбурга?
Однако сотня-другая северян запросто ломала хребты десятикратно сильнейшим армиям. Сто против тысячи, и тысяча позорно бежит, оставив на поле боя половину своих убитыми или ранеными.
Что им помогает, этим варварам? Да, они сильны — выше, плечистей, мощнее среднего южанина. Да, у них хорошие кольчуги, добрые шлемы, славные мечи — но всего этого в достатке и у воинов Свободных королевств, а кольчуга вдобавок не спасёт от удара рыцарским конным копьём, какое только на крюке и удержишь…
Всё верно. Не один король, не один знатный сенор рассуждал примерно так же, выводя полки против горстки, как казалось, северян с крутобоких чёрных кораблей, сделанных из костей неведомого морского зверя.
Выводил — а потом бежал, не оглядываясь, воя от нестерпимого ужаса, потому что за спиной полыхала его столица, а нападавшие устраивали жуткую резню, не щадя никого и даже не стремясь пограбить. Это постоянно ставило в тупик правителей всех приморских королевств, потому что варварам, казалось, нужны были именно убийства и мучения жертв, а вовсе не собранная с испуганных городов дань. Нет, случалось, от северян откупались. Но их предводители гораздо чаще вместо переговоров и торга присылали парламентёров обратно — в кожаных мешках, аккуратно сложив вместе расчленённые тела.
И вот чёрная костура замечена вблизи меодорских берегов…
— Давненько не жаловали гости тёмные, — проговорил тем временем старший Деррано. — Всё больше на севере шарили. Я от негоциантов с Симэ слыхал, что хаживают костуры и на запад, в море Мечей мелькали. Ну, с Облачным-то Лесом у них не вышло, а вот по Вольным городам кое-где прошлись, словно помелом огненным.
Дигвил молча кивнул. Северяне не стремились к завоеваниям. Им не требовались земли и укреплённые замки. Ничего, кроме лишь битвы, крови, пожаров и разрушения.
Потом, насытившись кровавыми игрищами, они покидали истерзанные берега. Чёрные костуры исчезали в морских туманах, чтобы вынырнуть вновь… когда?
— Где же они, батюшка?
— Заметили их в устье Эсти. Куда потом направятся — один Ом ведает. Может, повезёт нам, на Доарн двинут, ну а может, и на нас, — Мервен Деррано покряхтел. — Но готовиться нам надо ко всему. Теперь понял, сын, почему я не усердствую с осадой?
— Понял, батюшка, — поклонился тот.
Глава 7
К северу от меодорской столицы лежит область крутобоких холмов, перевитых, словно кудри собравшейся на праздник девушки, лентами нешироких и мелких речек. Их все, словно заботливая мать, собирает озеро Эсти; места эти зовутся кейвором, что на языке некогда обитавших здесь гномов означает «текучее серебро». Тут почти не пашут землю; зато по пастбищам бродят многочисленные стада, гудят крылатые труженики-медосборцы, а город Иллит славен своими ремёслами.
Именно туда, к кейвору, в свой черёд и добрались благородные кондотьеры. С ними — и трёхглазый волшебник Метхли вместе с доньятой Алиедорой.
Доарнским наёмникам улыбалась удача. Обозлившись на докучливый отряд, дольинцы начали охоту; трижды кондотьерам пришлось выдержать открытый бой. Всякий раз выручал трёхглазый чародей; что он делал, Алиедора так и не поняла, но от плодов им сделанного девушку выворачивало наизнанку. Лопнувшие тела, разбросанные внутренности, кровь, кровь, кровь на дымящемся снегу; и шевелящиеся, словно змеи, кишки.
Впрочем, это делал не он. Это делали они. Метхли и Алиедора. Вместе.
Волшебник продолжал учить её. Теперь слова и жесты, вдыхание неощутимого другими металлически-кислого запаха приводили доньяту в странное состояние между явью и… нет, не сном, но иной явью. Там требовались уже другие слова и жесты — на которые уже приходил ответ. Что-то огромное шевелилось где-то в глубине, выбрасывая вверх призрачные щупальца, оборачивающиеся тут, на поверхности, чьим-то ужасом, кровью, болью и смертью. А может, и чем-то хуже.
«Я выжила, — с упрямой и злой радостью думала доньята. — Я больше не испуганный шерстистик, в ужасе мечущийся по охваченному пожаром дому. Я сражаюсь за свой Меодор. За замок Венти. Я мщу за папу. За себя. За всех!
А что цена велика… просто так ничего не даётся. И мне, избранной, отмеченной — а ведь не верила сперва! — выпала такая доля. Убивать и мстить. Мстить и убивать».
Тревожных разговоров оказавшихся в кольце доарнцев она не слушала; пропускала мимо ушей вести о других отрядах из-за Эсти, действовавших вокруг Иллита; не обращала внимания на слухи о двигающихся с юга к армии короля Семмера подкреплениях. У неё — своя собственная месть и своя собственная война.
Она машинально отметила, что седельные сумы кондотьеров изрядно потяжелели; но в памяти доньяты не отложились ни ограбленные городки, где собирался «налог свободы», ни повешенный на придорожном суку молодой серф с надетой на шею доской, где красовалась надпись «Дольинский шпион». Алиедора не помнила почти ничего, и даже собственная жизнь перестала казаться чем-то важным по сравнению с её же избранностью.
Так продолжалось несколько недель, она не могла сказать, сколько именно. До тех пор, пока кондотьеры не оказались стоящими на каком-то холме, причём не в одиночку — к ним присоединились другие доарнские отряды. Зачем они собрались вместе — Алиедора не знала.
Как обычно, она сидела в седле на своём гайто, колено к колену с Метхли. Трёхглазый чародей как-то непривычно волновался, шипел и свистел по-змеиному, вертел головой, словно высматривая среди снежных равнин нечто, видимое ему одному.
Холмы плавно спускались к речке, окружённой девственно чистыми, выбеленными зимними лугами. Неширокий приток Эсти был быстр, и морозы так и не смогли его сковать; тёмная лента перечеркнула девственный простор, и над ней поднимались сейчас клубы иссиня-чёрного дыма. Горела небольшая деревушка, горела лениво и обречённо; никто не тушил пожары, но никто и не бежал в разные стороны, спасая то немногое, что удалось выхватить из огня.
Бежать было некому.
От горящей деревни, стоптав плетни и палисады, прямо на холм, где застыли доарнцы, скорым шагом настоящего горного саблезуба наступал немногочисленный отряд, не больше полусотни вооружённых людей в тёмной броне. Они шагали широко, но безо всякого строя, небрежно, словно собравшись не на бой, а на прогулку. Над островерхими шлемами плыло странное знамя — на чёрном фоне белый дракон, свернувшийся в кольцо.
