— Не хнычь, господин хороший, скоро на месте будем, — фыркнул Брабер, непринуждённо перекидывая с плеча на плечо красно-золотой меч. — Задуло и впрямь знатно, не припомню такой жары…
— Горы, вот они, — заметил и Тёрн, останавливаясь возле запыхавшегося алхимика. — Скоро вверх двинемся. Станет прохладнее. А там леса. Да и осень… не запоздает.
Всю дорогу от храма Феникса, ставшего вратами домой для демона Кройона, пятеро спутников разговаривали мало, и по большей части всё сводилось к пикировкам между гномом и алхимиком разной степени забавности. Гончая Стайни откровенно жалась к Тёрну и бросала на него порой такие взгляды, что смущался и отворачивался даже во всех щёлоках мытый Брабер. Нэисс молчала, наглухо замкнувшись в себе; Тёрн несколько раз подступался, но, натолкнувшись на несокрушимую стену, не стал ломиться силой.
План отряда был прост и понятен: проводить мэтра Ксарбируса до его родного Семме, оттуда же повернуть к северу и, обогнув Таэнгский хребет, трактом, нанизавшим на себя десять Свободных королевств, добраться до охваченного войной Меодора.
О том, что он собирается делать дальше, Тёрн предпочитал не распространяться.
Лето уходило, истаивало, на прощание дохнув испепеляющей, достойной южных пустынь жарой. Без ушедшего Кройона керван казался сейчас такой же пустыней.
— Ты всё молчишь, — упрекнула дхусса Стайни, после того как стенания Ксарбируса и наигранно-бодрые шуточки Брабера понемногу стихли. — Идём на войну, а как воевать станем? И с кем? С Некрополисом, с Гильдией моей бывшей? С Навсинаем? Со всеми ними и ещё с кем-нибудь в придачу? А эту самую Мелли, что так за нами и волочится, станем на големов и зомби натаскивать?
— Ты всё шутишь, Стайни. Мелли ни на кого натаскать не удастся.
— Не удастся? А рыцари?
— Им только казалось. Она делала что хотела, к чему её подталкивала природа и Гниль вдобавок. Нет, оставим её, она несчастное, больное существо, чью жизнь, право же, более милосердно было б пресечь сразу после рождения, как ни дико мне произносить такие слова…
— Ага, вот и ты про «меньшее зло» вспомнил!
— Я о нём никогда не забываю. — Дхусс глядел прямо в глаза бывшей Гончей. — Только это не меньшее зло. Душа её осталась бы чиста. Не замарана Гнилью.
— Душа, душа… — Гончая отвернулась. — А что же у меня тогда, а, Тёрн? Скажи, не томи!
— Разве я один из Семи, чтобы на такое отвечать? — Дхусс печально улыбнулся.
Мгновение Стайни молчала, словно не в силах решиться; а потом резко тряхнула головой.
— Спасибо на добром слове, — Тёрн развел руками. — Хотел бы я им оказаться, этим Зверем, честное слово.
— И что бы тогда случилось, мой добрый дхусс? — медовым голосом осведомился Ксарбирус. — Окажись ты и впрямь со властью и могуществом Зверя? Погнал бы всех, так сказать, к счастью жезлом железным?
— Какие жезлы, о чём ты, мэтр… — Тёрн укоризненно покачал головой. — Нет, конечно. Оставил бы всё идти своим чередом. Только… убирал бы излишнее. И ещё дал бы цель. Великую цель — и каждому.
— Каждому? — хихикнул Ксарбирус. — Не напасёсси на всех-то, Тёрн. Кому девета подавай целую кучу, чтобы на ней возлежать, кому — красавиц без счёта. Как всех-то удоволишь, чтобы никто губы не дул?
Тёрн вновь улыбнулся.
— Неправильно вы рассуждаете, мэтр Ксарбирус. У вас всё выходит — дай, дай, дай, мол, только тогда счастье…
— А, слышали мы и другое, — пренебрежительно отмахнулся алхимик. — Нестяжание. Добровольная бедность, коя, как известно, не порок. Взыскивать не земного, но горнего. Об этом особенно любят поговорить служители Прокреатора.
Тёрн только качал головой и улыбался.
— Не о том они все говорили, мэтр. Не о том. Всё думали, что вот сделаю что-то такое, эдакое, и будет мне счастье. Ну, опутаю себя веригами или откажусь от хлеба, стану одну воду пить да ягоды упавшие собирать. Только это ведь всё — напоказ, мэтр, напоказ. Уйти в глухое место да там Прокреатора молить — дело нехитрое. Остаться с сородичами и сделать так, чтобы жилось им лучше, — куда труднее. Не в «нестяжании» дело или там, напротив, в стяжательстве. Что сам себе говоришь, то важно. Если каждый миг с собой бороться надо, «искусы» отгоняя, — то зачем такая жизнь? Промучиться с единой мыслью — поскорее бы помереть?
— А как же надо? — тихонько спросила Стайни.
Дхусс вздохнул.
— Точно знаю, как не надо. Знаю, что когда силы есть, нельзя сидеть сиднем в дальнем углу. Иди к сородичам, иди к тем, кому плохо. Боль утишать, недуг отгонять. Злобу других на себя брать и в себе гасить. А самое главное, самое главное, — он сделал паузу, глубоко вздохнул, — верить, что ты — не червь ничтожный и что душе твоей предназначено куда большее, чем вечное прозябание. Я говорил тебе о великом Мастере, как-то встреченном мною. О том, как он именно «нестяжал», ничего не желал, ничего не хотел, кроме лишь одного — обрести «истинное бессмертие», стать духом, сохранить власть над «телом» и «свободу». Это неправильно. Я это знаю. А верный ответ… я его ищу. Может, обрету в Меодоре, — дхусс окинул спутников взглядом, — а может, и ещё дальше, в Некрополисе. Но никого с собой насильно не волоку.
— А с чего ты решил, любезный мой дхусс, что я вообще потащусь куда бы то ни было дальше моего собственного дома? — сварливо осведомился Ксарбирус.
Тёрн пожал плечами, явно не желая вступать в перебранку.
— Идёмте дальше, — разомкнула губы молчавшая доселе сидха. — До Семме ещё далеко.
* * *
Никогда ещё Алиедора не жила так ярко и полно, как эти последние дни угасавшего лета. Осень уверенно наступала с севера, уже дули холодные ветры, и первые жёлтые листья появились среди ещё пышной зелени. Наблюдать за дхуссом оказалось чуть ли не интереснее, чем выслеживать его. Теперь Алиедора знала куда больше. Знала его имя — Тёрн, знала всех его спутников, знала, что они едят, где предпочитают останавливаться, о чём говорят, о чём спорят, в чём у них согласие, а в чём раздор; словом, Гончая была готова выполнить задание и «пресечь их дальнейшее движение».
Из Некрополиса меж тем пришёл наряду с похвалами приказ — продолжать следить за дхуссом, не сводя глаз. Ничем себя не выдавать, наблюдать. Запоминать всё необычное. Обычное, впрочем, тоже.
Алиедора этому следовала. Не замеченная никем, она ничком лежала в зарослях, не пытаясь приближаться к лагерю дхусса, и слушала, слушала, слушала…
Гайто вздыхал, скучал в недальней рощице, но — умница — не подавал голоса.
Где-то неподалёку — но позади Гончей — болталось и это существо, тварь Гнили. Оно, по-видимому, приближаться не имело намерений, просто следовало за Тёрном, куда бы тот ни направился.
…След чужаков она почувствовала сразу, едва натолкнувшись. Алиедора уже не мыслила себя без эликсиров Некрополиса. Не только и не столько боевых. Были и такие, что дивно обостряли чувства, помогая ощущать мир куда богаче простых смертных. Алиедора, будучи твёрдо уверена, что теперь дхусс никуда не денется, порой — особенно бессонными ночами — осторожно покидала окрестности лагеря. Садилась в седло — и накручивала бесконечные круги, пока не толкнулся в ноздри небывалый, холодноватый, но в то же время пряный запах.
