— Как и Мастера Смерти. У них, полагаю, ко мне тоже немалые счёты. Как-никак помог освобождению одной из Гончих, пусть даже и проваливших задание.
— А ты уверен, — алхимик вдруг заговорщически понизил голос, — что она его именно провалила?
— О чём ты, многомудрый?! Ты же сам лечил её, по одной вырезая скляницы с эликсирами Некрополиса!
Губы Ксарбируса по-прежнему кривились тонким, косым изломом.
— Что мы знаем о Некрополисе? В сущности, ничего, кроме лишь того, что его Мастера никогда не затевают операции «с одним дном». Не исключаю, что вся заваруха с сидхой имела цель лишь сбить всех с толку.
— Кого «всех», достопочтенный доктор?
— Ну, например, нас с тобой, раз уж ты спас Гончую, а я — лечил её раны.
— Не вижу смысла. Да и какой от Стайни толк Некрополису, если вы, многомудрый, удалили всю дрянь, отравлявшую ей кровь?
— Дрянь-то я удалил, — многозначительно заявил алхимик, — но откуда ты знаешь, что у Мастеров не осталось другого способа контроля?
— Например?
— Например, тот замечательный ошейничек. Тебя не удивляет, что наша милая Стайни ни разу не попросила тебя или меня избавить её от этой ноши? Уверяя при этом, что она «свободна» и ни о чём больше не желает, как никогда ничего не слышать о прежних хозяевах?
Глаза дхусса сузились.
— Досточтимый мэтр Ксарбирус, высокоучёный доктор. Я верю Стайни. Я смотрел ей в глаза — там нет лжи. Боль и кровь смыли всё, что было смывать.
— Слова, слова, слова. Красивые, не спорю, — поморщился медикус, — но неразумные. Хочешь дожить до глубокой старости, как я, — подозревай всех и каждого, дхусс. Тогда можно надеяться, что тебе не ударят в спину.
— И кого же я тогда должен подозревать? Уж не вас ли, достопочтенный мэтр?
— Меня? Конечно, должен! Как ты мог повернуться ко мне спиной, когда я снимал ошейник? Что мне мешало вогнать тебе в шейную артерию иголку с каплей усыпляющего снадобья?
— И что бы вы стали делать с храпящим дхуссом в вашей лавке? — Пробить броню этого спокойствия казалось невозможным.
— Уж нашёл бы чего, — сердито буркнул Ксарбирус. — Продал бы в бордель, вышибалой.
Тёрн только хмыкнул.
— Так всё-таки что с Гончей? — алхимик не собирался сдаваться так просто.
— Ничего. Я ей верю.
— Ну, а я — нет, — объявил Ксарбирус. — Вернее, не верю не ей лично, а тому, что в Некрополисе не предусмотрели такого развития событий. Они ведь тоже знают, где я живу. И знают, что у меня хватит познаний повырезать всю их дряноту.
— Опомнитесь, досточтимый доктор. Гончую могла убить Нэисс. Я мог опоздать и не спасти. Вас могло не оказаться дома. Слишком многое оставляется на волю слепого случая. Я знаю почерк Мастеров Смерти. Они подобного не допускают.
— Ты сам не понимаешь, что говоришь, — хмыкнул алхимик. — Именно в том, что твоя Стайни выжила во всех передрягах, выказав поистине удивительное везение, я и вижу подвох. Ты ведь прав — она могла погибнуть от заклинания сидхи, могла умереть от нарушенного баланса эликсиров прежде, чем вы дотащили её до моей лаборатории, меня и впрямь могло не быть в Семме, только ты видишь здесь цепь счастливых случайностей, а я — возможный и очень искушённый расчёт. Тонкий, продуманный до мелочей. И потому особенно опасный. Для меня, разумеется.
Взгляд дхусса, казалось, говорил: «А не преувеличиваешь ли ты собственную известность, почтенный мэтр?» Но вслух Тёрн не сказал ничего.
Терция големов давно скрылась, недовольно ворча себе под нос, ушёл алхимик, а дхусс всё стоял, молча смотря на пустую дорогу, где в красноватой глине чётко отпечатались следы широких железных лапищ.
* * *
— Наконец-то, — выдохнула сидха.
— Почему «наконец-то»? Ты ж в лесах везде дома, Нэисс.
— Потому что приятно видеть, что продвигаешься к цели, дхусс.
— Тогда и впрямь поздравляю.
— С чем? — сидха наморщила лоб.
— У тебя появилась цель. Когда мы встретились той ночью, ты просто бежала куда глаза глядят, лишь бы уйти от того ужаса. Рад убедиться, что теперь ты движешься к достижимому.
Сидха только отмахнулась:
— Опять ты за своё. И тогда у меня была цель, и сейчас есть. А с вами это я так, временно. В благодарность, так сказать. Как-никак ты меня из котла вытащил, — она поёжилась, явно вспомнив площадь в деревне таэнгов.
— Спасибо, что по-прежнему делишь дорогу с нами, — очень серьёзно, почти торжественно поклонился дхусс. — Не думай, что я не ценю.
— Ценю, не ценю… всё слова, дхусс. Я знаю, что ты — не враг. Вот и всё.
В глазах Тёрна сверкали тёплые искорки.
— Мы — керван, Нэисс. Справимся с делом, отправим домой Кройона — а там, глядишь, и другое достойное дело найдётся. Честное и справедливое.
— Это что же, — вновь скривилась сидха, — странствовать, как какие-нибудь древние рыцари Белой Розы? Носы утирать, штаны подтягивать? Нет, никак надивиться на тебя не могу, Тёрн. Не от мира сего ты, точно. Кто-то может дать маху, случайно ошибиться, ему должно помочь, особенно если это соплеменник. А кто-то вообще никчемушен, бесполезен и ничтожен, он только ослабляет род. В бою дрогнет, покажет спину. Что поручат сделать — завалит. И на кой такие нужны? Им помогать — только умножать зло, через них распространяющееся.
— Слабых щенков хороший заводчик топит, пока слепые? — Тёрн в упор взглянул на сидху.
— А хотя бы и так, — с вызовом бросила та. — Хочешь чего-то добиться — будь жёсток. Иногда приходится быть и жестоким. Принцип меньшего зла, и никуда тебе от него не деться. Ну что, скажешь небось, что сидх там или дхусс — совсем не то, что щенок?
— Не скажу. Так же отвратительно. Пришедшая жизнь драгоценна. Храни её, пока она сама не станет за себя отвечать.
— Великие леса, чушь-то какая… — вздохнула сидха. — Ты, может, и мяса никогда в жизни не едал?
— Почему нет? Но только когда не оставалось другого выхода. И дичь могла спастись, я мог промахнуться.
Запретишь пахарям держать скотину и резать её по зимнему времени?
Тёрн едва заметно улыбнулся, показав кончики клыков.
— Разве ты ещё не поняла, что я ни от кого ничего не требую? Я веду себя так, как считаю правильным, а другим свой закон не навязываю.
— В том числе и таэнгам? — Нэисс, похоже, просто не могла остановиться.
— Знаешь, самый главный вопрос — вопрос о границах, — Тёрн примирительно склонил голову. — Всё можно довести до абсурда и противоположности. Я склонен к философии, но ещё не философ. Я не составляю всеобщие правила. Могу лишь следовать самим для себя установленным. Стоит ли нам спорить дальше? Мои правила не помешали мне выйти на площадь в деревне таэнгов, твои не мешают тебе оставаться с нами. Значит, всё хорошо и правильно.
