— Грифы, — заметил голос, не дожидаясь Сашиного вопроса. — На службу полетели.
Летающие по темным коридорам грифы в сочетании с расположенной неподалеку камерой пыток навели Сашу на самые печальные размышления.
— Осторожней — ступеньки! — предупредил голос. Саша остановился в нерешительности. Ступеньки. Хорошо, ступеньки. Но скажите хотя бы, куда они: вверх или вниз? Саша поелозил впереди ногой, но никаких ступенек не обнаружил. Не было их ни справа, ни слева.
— А где… — начал говорить Саша, делая шаг назад, и тут же понял, что падает.
— Ну вот. Я же предупреждал, — укоризненно сказали рядом.
Саша катился кубарем, стараясь уберечь голову, и недоумевал: как лестница могла оказаться у него за спиной, если он до этого на протяжении шагов двадцати, как минимум, никуда сворачивал?
Летел он довольно долго и, по расчетам, должен был переломать себе все кости. Но приземлился мягко и лишь слегка прикусил язык. Что было очень кстати, потому что сейчас Саша был готов высказаться по полной, невзирая на обидчивость местных обитателей.
Внезапно зажегся свет. Саша от неожиданности зажмурился.
— Пятница, — удовлетворенно произнес знакомый голос, и Саша поспешил открыть глаза, чтобы разглядеть, наконец, своего говорливого спутника.
И никого не увидел.
Он сидел на каменном полу, слегка покрытом соломой, в большой комнате с низким потолком и без окон. В первый момент Сашу больше всего поразило отсутствие лестницы, по которой он спустился столь неудобным способом. Ее не было. Как не наблюдалось вообще ни единого отверстия в стене. Все это освещалось тусклым масляным светильником, стоящим на полу.
— Добро пожаловать, — торжественно произнес голос.
— Спасибо, — автоматически ответил Саша. И глупо спросил:
— А вы где?
— Здесь. А с кем вы, по-вашему, разговариваете?
— Не знаю.
— Ах, да! — Раздалось резкое шипение, и перед Сашиным изумленным взором материализовался полупрозрачный кувшин тонкого зеленого стекла. — Простите, увлекся. Забыл, что по пятницам необходимо принимать вид.
— Вид чего? — Еще глупее переспросил Саша, чувствуя некоторое неудобство оттого, что приходится разговаривать с посудой.
— Это неважно, — небрежно ответил кувшин. — Вид. Чего угодно. Важно, чтобы было на чем остановить взгляд. Вас устраивает?
— Нет, — честно признался Саша.
— Почему?
— Я не привык разговаривать с неодушевленными предметами.
— Какая чудовищная дискриминация! — возмутился кувшин. — Не хотите ли вы сказать, что разговариваете только с животными и растениями? — Он внезапно рассыпался на тысячи зеленых осколков, которые тут же поднялись в воздух и превратились в пчелиный рой.
— Нет, я… — Саша опасливо покосился на пчел, которые кружились вокруг его головы.
— Слава Богу! — выдохнул голос, и на полу вновь появился кувшин, — а то я уж испугался…
— Я хотел сказать, что привык разговаривать только с людьми, — смущенно закончил Саша, ожидая нового взрыва негодования. И не ошибся.
— Что?! — Кувшин покачнулся и упал. Упаси Боже жить в таком мире, где кухонная утварь запросто треплется с тобой на философские темы и чуть что валится в обморок! Надо сказать, кувшин довольно быстро взял себя в руки (если можно, конечно, применить это выражение) и снова стал ровно. — Вы предлагаете мне, — теперь в голосе явно слышались истерические НОТКИ, — принять облик ЧЕЛОВЕКА?!
— Совершенно не обязательно. Вы меня совсем не смущаете в таком… виде, — поспешил успокоить кувшин Саша.
— Спасибо. — Кувшин чуть приподнялся над полом и проделал плавный круг по комнате. Видимо, собирался с мыслями. — Итак, как вам у нас нравится?
— Пока не знаю. Все очень необычно.
— Да? Вас это сильно смущает? Я могу чем-то помочь? Если хотите, мы могли бы что-нибудь изменить, сообразно вашим вкусам. — Кувшин даже изобразил что-то вроде поклона, слегка изогнув горлышко. Надо сказать, выглядело это крайне неестественно. — Как вам интерьерчик? — Раздался тихий щелчок, и мрачный подвал мгновенно изменился. Солому на полу заменил синтетический палас в клетку. А вместо масляного светильника у стены стал торшер. Лампочка в котором ярко светилась, несмотря на то, что ни розеток, ни проводов вокруг не наблюдалось. — Так лучше?
— Да, да, спасибо. Все хорошо. Единственное…
— Слушаю вас, — с готовностью откликнулся кувшин.
— Вы не могли бы сказать, как вас зовут? У нас принято называть свои имена при встрече.
— Ах, да! Я совсем забыл! Варварские обычаи, да, да. С удовольствием пойду вам навстречу, если вы предварительно объясните, зачем вам все эти сложности?
— Сложности? Мне всегда казалось, что имена придуманы как раз для того, чтобы было проще общаться.
— Да как же проще? — Кувшин от возмущения, наверное, присел на месте, моментально став похожим на ночной горшок. — Вы засоряете свою память миллионами — заметьте, миллионами! — бесполезных имен и названий, постоянно держите в уме все эти ярлыки, я не говорю уже о дикой путанице языковых барьеров!
— Какую ерунду вы говорите! — возмутился Саша. — Бесполезных? Почему бесполезных? Как же иначе людям общаться? — Он на мгновение даже растерялся, настолько нелепыми показались ему претензии кувшина. Поэтому сразу же привел максимально дурацкий пример:
— Ну, как вы скажете фразу: "Вася, дай мне, пожалуйста, носки", если нет ни имен, ни названий? Что же это получится? "Эй, ты, длинный, дай мне такие штуки, которые надеваются на другие штуки, на которых мы ходим"?
— Вы забыли «пожалуйста», — заметил кувшин.
— Вы издеваетесь?
— Нет, — кротко ответил кувшин. — Просто мне кажется, что в пылу спора вы подобрали не самый удачный пример.
— А, по-моему, вполне удачный, — уперся Саша. — И это еще не самая сложная ситуация.
— Вот уж действительно — не самая! Я бы даже сказал: ситуация, доведенная в своей простоте до абсурда!
— Мне кажется, мы друг друга не совсем понимаем, — предположил Саша.
— Мне тоже так кажется! Иначе зачем вы приводили столь дурацкий пример?
— Да почему же дурацкий?! — крикнул Саша.
Ох, приятель, ты меня сейчас выведешь, я не посмотрю, что ты разговаривать умеешь, — возьму за горлышко и тресну об стенку!
— Да потому что не может такого быть! Чтобы один человек такое сказал другому: "Вася, дай мне, пожалуйста, носки"!
— Еще как может! — И Саша тут же очень живо представил себе утро в общаге числа, например, девятого марта. И Мишку Шестакова, лежащего на Сашиной кровати. Как всегда, полностью одетого, но без носков, которые аккуратно висят на спинке кровати. Есть у Мишки такая привычка: по большой пьянке укладываться спать, раздевшись именно до такой степени. Самочувствие у всех — сильно ниже среднего, но Шестакову хуже всех, потому что он вчера заканчивал пивом. Встать он категорически не может, но желание привести себя в порядок имеет. Он протягивает слабую руку по направлению к родным носкам и слабым голосом умирающего, объявляющего свою последнюю волю, говорит: "Сашка (или Вася, что в данном случае не принципиально), дай мне, пожалуйста, носки…" — Очень даже может!
