— Вы знаете, Александр Иосифович, я ведь потихоньку экспериментирую с аппаратом в области чисто психотерапевтической…
— Что вы говорите! И как это выглядит… м-м-м… практически? Как вы производите воздействие? На какую область головы?
Умный ты мужик, Тапкин, да только жаль, материалист. Я могу, конечно, сказать тебе по-простому, что ВИЖУ локализацию психосоматической субстанции, именуемой «душой». И именно туда направляю излучатель. Могу, да не скажу. А вместо этого я буду заумно и длинно объяснять конструкцию нового излучателя со сменными насадками: сильно концентрирующей (на случай сверхтонкого вмешательства) и рассеивающей (как раз очень пригодной для облучения головы).
К концу разговора Тапкин стал рассеян и задумчив. Что означало, что в его мозгу уже началась напряженная работа по усовершенствованию, улучшению и модернизации нашего прибора. Зуб даю — завтра спозаранку прибежит ко мне с ворохом новых идей.
— И представляете, Александр Иосифович, — весело пожаловался Игорь, — нашими успехами даже КГБ заинтересовалось. Сегодня один такой умник приходил, предложил с помощью нашего аппарата реабилитировать их сотрудников, представляете?
Наверное, если бы у Игоря изо рта, как в сказке, вдруг начали сыпаться змеи и жабы, Александр Иосифович Тапкин так бы не испугался.
— А вы? — Даже не спросил, а выдохнул он.
— А я отказался.
— Как — отказались?!
— Очень просто. Я согласен обслуживать их сотрудников здесь, на общих основаниях. Но монтировать новый аппарат где-то в другом месте — нет, увольте! — Игорь красиво выставил вперед ладони, демонстрируя, как именно «уволить». Честно сказать, он, конечно, бравировал. Тем более сейчас, при Тапкине это было делать совсем не страшно.
— Все, — упавшим голосом произнес Александр Иосифович. Нет, не просто упавшим, а рухнувшим с охрененной высоты. — Можете попрощаться со своим аппаратом.
— Ерунда, Александр Иосифович, вы забываете, какое время на дворе! Конец девяностых! У них давно нет такой силы, как раньше! К тому же аппарат без меня работать не сможет, вы это прекрасно знаете…
— Знаю. — Тапкин посмотрел на Игоря с жалостью. Видно, уже представлял себе доктора Поплавского в лапах инквизиции. Ему поджаривают пятки на медленном огне, и он раскрывает секрет аппарата.
Ну-ну. А и раскрываю, так что? Все равно, кроме меня, никто не видит легкого серого облачка… Ерунда все, ерунда, нет у них на меня управы!
— Как это нехорошо… — печально произнес Тапкин. И ни к селу ни к городу вдруг задумчиво добавил:
— А называются они сейчас не КГБ, а ФСБ, насколько я знаю.
Вот. Так и пообщались. Состояние Александра Иосифовича в конце нашей беседы хорошо описывалось древним анекдотом: "Врач сказал, что вы будете жить". — "Это хорошо". — "Но всего три часа". Игорь ощущал себя злым папашей, который, перодевшись Дедом Морозом, принес сыну на Новый год велосипед. А затем, полностью насладившись ребячьим восторгом, содрал накладную бороду и сообщил, что просто-напросто одолжил трехколесное чудо у соседского мальчика на пару часов.
Эх, не могу я так над людьми издеваться. Нельзя его так отпускать.
— Александр Иосифович! — в каком-то озарении вдруг произнес Игорь. — А вы не хотите сами попробовать?
— Простите? — Тапкин непонимающе смотрел поверх очков.
— Вот аппарат. И я готов провести с вами пробный психотерапевтический сеанс. Прямо сейчас. Хотите?
— Со мной?
Вы думаете, он испугался и замахал на меня руками и внезапно вспомнил, что торопится домой?
Вы думаете, он принялся убеждать меня в совершенной бесполезности психотерапевтического сеанса над ним, нормальным, уравновешенным человеком, без комплексов и фобий?
Тогда во веки веков не понять вам настоящего ученого! Который с восторгом выпьет ведро какой-нибудь особо ядовитой отравы только для того, чтобы опробовать новое противоядие! И внесет еще один небольшой вкладик в родную науку.
Глаза Александра Иосифовича вспыхнули так ярко, словно я раза в два повысил напряжение.
— Потрясающе! Вы предлагаете проверку диагностического или профилактического действия аппарата?
— Конечно! — малодушно согласился Игорь. Хотя ему следовало бы честно признаться, что он просто хочет сделать приятное приятному человеку. Дать возможность его душе порезвиться, как ей вздумается. Вырваться на волю из тела примерного семьянина и забубенного трудяги-ученого.
— Но как мы сможем проконтролировать полученный эффект? — засомневался Тапкин, хотя сам уже чуть не подпрыгивал от нетерпения.
— Ну-у, Александр Иосифович, это уж ваша забота. Вы себя лучше всех знаете, вы — человек науки, беспристрастный, так сказать, наблюдатель. Придется вам сегодня себя понаблюдать. Нейрограмма ваша у меня есть. Помните, года два назад мы с вами снимали? Срок, конечно, большой, но будем надеяться, особых изменений с тех пор не произошло?
— Нет, нет, не думаю.
— Ну и ладненько. Мы сейчас проведем сеанс, а потом вы сами сядете и аккуратненько проанализируете свои ощущения. И, если захотите, поделитесь со мной выводами. Настолько подробно, насколько сами пожелаете…
— Ах, безусловно, Игорь Валерьевич, все, что в моих сил ах…
Нам бы еще шляпы с перьями — и мы бы с ним уже подметали бы ими пол, расшаркиваясь друг перед другом в порыве благородных чувств.
Интерлюдия III
— Александр Иосифович, вы меня слышите?
— Да.
— Расслабьтесь. Слушайте музыку. Не старайтесь специально на чем-то сосредоточиваться. Сейчас я буду считать. Когда я назову цифру «пять», вы уснете. Приготовились. Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
Приемный покой. 5.25.
Катастрофическое количество раненых. Их везут и везут, круглые сутки. А после ночного бомбового удара машины въезжают в ворота госпиталя одна за одной. В половине пятого утра главный врач лично развернул две из них обратно. В палатах правого крыла госпиталя хорошо было слышно, как ругались водители этих машин:
— Куда мне их везти? Может, сразу на кладбище?
— А куда мне их класть? На пол в коридоре? — срывающимся голосом кричал в ответ главврач. — Поезжай, поезжай, попробуй в больницу святой Екатерины!
— Были уж! — В голосе водителя больше отчаяния, чем злости. — Там тоже переполнено!
В госпитале, несмотря на холодную погоду, по приказу того же главврача были раскрыты все окна. Как могли, спасались от невыносимой вони — практически каждый второй в госпитале был заражен гнилой лихорадкой. Ни о какой изоляции речи не шло, поэтому число заболевших увеличивалось с каждым днем.
— Иван Иванович, миленький! Пришли мне антибиотиков! Ну хоть немного! Мы же здесь сгнием заживо! — кричал в трубку главврач, присев на край стола в своем кабинете. Одно название, что кабинет: еще два месяца назад сюда перенесли перевязочную. — Помогай, Иван Иванович! У меня тут кокки размером с черную икру ползают! Выручай, брат! И хлорки! Хлорки побольше! Антисанитария у нас — полная! Что? Дашь хлорки? Ну спасибо, брат!
