Мне представляется опасным не столько сам факт «ложного самоубийства» А. Б. Турецкого, сколько полная потеря нами контроля, непонимание нами сути происходящего.
Напомню Вам, что случай, с которым столкнулась наша группа, не первый и уже, увы, даже не второй. Первая Градская больница. Внезапное исчезновение А. Б. Турецкого от неизбежной санации в Киев с непонятной целью. Далее — перестрелка около дендрария с таким непредсказуемым и непредставимым по тяжести исходом. Смерть Иванникова, последовавшего за объектами в Сиртак (в результате землетрясения? — спрошу я теперь), и, наконец, это псевдосамоубийство.
Чрезвычайно настораживающим является и тот факт, что во всех вышеперечисленных случаях А. Б. Турецкий оказывается весьма нетрезв (стычка возле дендрария произошла после посещения объектами ресторана!), что говорит в первую очередь о наплевательском отношении А. Б. Турецкого к нашим действиям и носит, с моей точки зрения, отчетливо издевательский характер.
Мы что-то крупно недопонимаем в происходящем. Напомню Вам в этом ряду странный «архивный бред», мимо которого мы, как бы сказать, прошли летом и в начале осени, философскую подкладку событцй последнего этапа (при котором влияние психотрона осложнялось рождением определенной картины мироздания, почти что религии).
Считаю, что в настоящий момент нам следует немедленно «закапсулироваться», свернуть всякую деятельность за исключением пристального и всестороннего наблюдения за А. Б. Турецким.
Учитывая, что наши попытки навязать свою инициативу постоянно наталкивались на внезапные и труднообъяснимые сложности, следует временно передать инициативу противной стороне, заставить ее проявить свое активное начало, получив при этом преимущества наблюдателя.
17 ноября 1992
Кассарин позвонил Невельскому сразу после прочтения его рапорта с грифом «срочно»..
— Значит вот что, Альберт Петрович, — голос Кассарина был ровен, хотя Невельский сразу ощутил, что полковник сильно нервничает. «Тоже почувствовал край», — мелькнуло в голове у Невельского. — Я только что ознакомился с вашим последним рапортом…
— Так, — Невельский постарался придать своему голосу максимальное безразличие.
— Да, — Кассарин слегка помолчал. — Вы абсолютно правы, Альберт Петрович. Так вот. Я приказываю вам свернуть всякую инициативу, — Кассарин подчеркнул интонацией слово «приказываю». — Передадим инициативу Турецкому. Пока. Временно. Заставим его тем самым проявить свою сущность и степень информированности, выдать свои цели и мотивы. Вам же, Альберт Петрович, я приказываю организовать предельно скрытное и максимально всестороннее наблюдение за действиями Турецкого. Что он будет делать, предоставленный сам себе, при полном отсутствии каких бы то ни было воздействий с нашей стороны. Письменный приказ я вам пришлю через час.
«Он не дурак, Кассарин, — подумал Невельский. — Не дурак и не подлец — раз письменный приказ пообещал. Да, сколько ни живи, а все не перестаешь удивляться…»
— Есть, товарищ полковник! — отчеканил Невельский, положил трубку на аппарат и лишь после этого позволил себе шумно, с облегчением вздохнуть.
18
Василий Васильевич Кассарин-младший мерил шагами свой рабочий кабинет на Лубянке.
Было уже 11.23, было уже 25 декабря 1992 года. Тикали часы, надвигалось окончание срока, отпущенного Кассарину-младшему на полное проявление обстановки, связанной с психотронным оружием.
Прошло уже 37 суток с того дня, когда Кассарин-младший пробился на «длинный» прием к В. А. Сомову и лично доложил ему обстановку, сложившуюся к тому моменту на последнем этапе операции «Полоса отчуждения».
Это был очень непростой разговор. Но Кассарину-младшему удалось захватить Сомова во время более-менее благодушного настроения, что бывало теперь все реже и реже.
Они проговорили не менее двух часов и пришли к консенсусу: лечь на дно, посмотреть, что будет. Разобраться.
В иное время Кассарин-младший мог бы, заручившись пониманием председателя, «разбираться» и год, и два — сколько потребуется. И звезды б шли, и деньги б шли, и время шло б…
Но теперь, когда эта огромная страна явно стронулась с места и все пришло в состояние все ускоряющегося скольжения по наклонной плоскости, Сомов долго ждать не хотел и не мог. Ему был нужен психотрон как воздух. Если бы он был и функционировал как часы уже теперь, разве возникло бы это противостояние ветвей высшей власти в России? Нет, ни за что. Надо было крутиться, быстрее давить. Этот процесс нужно было тут же тормознуть и, медленно выворачивая руль государства направо, развернуть назад, может быть, к СССР.
Они проговорили более двух часов, и Кассарин-младший получил требуемое ему — время. Но только до конца 1992 года. Дальше уже времени не было, ни у Кассарина-младшего, ни у самого Сомова. И это время почти истекло.
Было уже 11.23, было уже 25 декабря 1992 года, было уже пора подводить итоги.
Что произошло, что случилось за истекшие 37 суток передышки? Что удалось ему, Кассарину-младшему, установить за истекший срок? Случилось многое. А вот установить не удалось, напротив, почти ничего. Что удалось несомненно, так это запутаться окончательно.
Кассарин-младший сел к столу, взял ручку и начал систематизировать происшедшее, делая выводы и обобщения.
За истекший период главный объект наблюдений А. Б. Турецкий проявлял активность? Да, безусловно. Что это была за активность? Да так себе, довольно пассивная активность. Ее можно назвать активностью любопытствующего — не более. Дело служебное, особенно взятое на высокий контроль, Турецкий раскручивал бы, конечно, не так: тут он волчком бы крутился. Но он был в отпуске и действовал в режиме «нога за ногу», особо не усердствуя и не отказывая себе ни в чем.
Так. «Не отказывая себе ни в чем». Турецкий, судя по скрупулезным наблюдениям «наружки», позволял себе за эти 37 суток солидные траты, и более — порой сорил деньгами. Источник его средств, доходов установлен? (Спросит Сомов, например.) Нет, Владимир Александрович, пока не установлен. Плохо. Но может быть, деньги возникли давно, за рамками операции «Полоса отчуждения». А это действительно так? Установлено? Нет. Это не установлено. Плохо еще раз. Плохо, что неизвестно.
А что известно?
О, известно многое!
Известно, например, что Турецкий установил связь с Меркуловым и оба поддерживали ее: двухсторонне. Предмет разговоров, тема, цель контактов Турецкого и Меркулова? Все разговоры прослушивались (когда это представлялось возможным, конечно), записывались, анализировались. Но это, увы, разговорчики ни о чем. Так, трепотня сослуживцев, симпатизирующих друг другу: учителя и ученика. И все? И все. Плохо! Третий раз плохо!
Но это далеко не все. Известно достоверно, что Турецкий посещал «Химбиофизику» еще раз, имел беседу там с Воща-гиным, тот сам о ней сообщил, распознав в Турецком майора МБ и опасаясь провокации. Чем в «Химбиофизике» интересовался Турецкий? Да вроде как ничем. Чем занимался Грамов. А вы ему? А я ему продемонстрировал наш помидор. И все? Клянусь — и все! Не густо. Чем богаты, тем и рады.
