– Лена, сколько можно вас перепроверять? – Этот глянул почти зло. – Я положил справку на самый верх! У Людецкой острая сердечная недостаточность на фоне дистрофии и нервного истощения!
Первым желанием Саши было крикнуть, что это какая-то ошибка: не могла умереть от дистрофии женщина, которая еще неделю назад угощала его пирогами и сетовала, что ест очень много мучного. Девушка, оформлявшая бумаги, теперь смотрела на него с осуждением. Все это было неестественно и глупо, но никого здесь не интересовали Сашины эмоции.
– Девушка, – взмолился он, – не смотрите на меня так, лучше объясните, что мне делать дальше.
– Очень просто. Вам нужно со всеми бумагами, которые я вам отдам, поехать к участковому и получить у него справку, что милиция не возражает против захоронения.
Саша Самойлов и Леня Свирченко сидели в отделении милиции и пытались поговорить. Саша просил по-человечески понять его и делился своими сомнениями. Леня в свою очередь просил понять его и уголовного дела заводить не хотел.
– Послушайте, Самойлов, что вы мне тут Шерлока Холмса представляете? Ну, померла бабка, так ей это по возрасту положено. А что квартира не вам досталась – обидно, это я понимаю, но вы уж как-нибудь сами разберитесь. Может, она за этого мужика замуж собиралась…
Саша чуть не сплюнул в сердцах, но вспомнил, где находится, и решил не рисковать. Да и ругаться с этим простецким крупным парнем в форме не хотелось. К тому же за соседним столом сидел еще один сотрудник, который уже раза два строго посмотрел на Сашу, дескать, не отвлекайте, товарищ.
На улице светило яркое солнце, носились дети, спешили или спокойно куда-то шли взрослые. Глупо осуждать посторонних людей за то, что они не интересуются твоими проблемами. Как ни странно, Саша дошел до этой философской мысли очень рано, еще в семь лет. Он тогда попал в больницу с аппендицитом, прямо из школы. Ужасно болел живот, подташнивало, но маленький Саша Самойлов с гордостью поглядывал по сторонам, когда медсестра на руках вынесла его из школы прямо к шикарной машине «Скорой помощи». Окна больницы выходили на оживленную улицу, но никто из множества людей ни разу не обратил внимания на бледное мальчишеское лицо в окне третьего этажа. Мать тогда второй раз выходила замуж (еще не за отчима, а за какого-то дядю Валеру, инженера), поэтому приходила редко. Саша с тех пор надолго невзлюбил всех инженеров и мармелад, слипшиеся комки которого приносила нянечка в пакете с надписью: «Самойлов Саша. 7-е отделение, 3-я палата».
Рядом кто-то чиркнул спичкой. Это тот строгий лейтенант из кабинета Свирченко. Прикурил «беломорину», посмотрел по сторонам, поправил очки. «Наверное, у него красивая жена, – почему-то подумал Саша. – Девушки любят таких – высоких, спокойных и уверенных в себе».
– Ты пойми, – вдруг заговорил лейтенант, как будто продолжая начатый разговор. Он глядел прямо перед собой, сильно затягиваясь папиросой и прищуривая правый глаз. – Это для тебя важно, а для нас – писанина лишняя.
– Ты считаешь, я не прав? – За пределами казенного кабинета милиционер показался нормальным понимающим парнем. – Мне все это не нравится. Я же ее видел неделю назад…
– Да, слышал я твою историю. Таких сейчас – навалом.
– И что, ничего нельзя сделать?
– Ну что ты хочешь услышать? Можно. Пиши заявление в прокуратуру… Это завещание твое, ну, то есть бабкино, заверено?
– Да, подписи, печати какие-то стоят.
– Во-от. Можно провести проверку по факту завещания. Кем, когда, формальности всякие. Ну и в милицию можешь написать. Что там вскрытие показало?
– Так я и говорю, что странно: дистрофия откуда-то, нервное истощение. Вначале вообще хотели написать «рак легкого».
– Не горячись. – Лейтенант снова достал пачку «Беломора», предложил Саше. Оба поняли, что наступила вторая стадия доверительного разговора, можно бы и познакомиться. – Валера.
– Саша. Разве так бывает, чтоб за неделю скелет из человек получился?
– Да хрен его знает, сейчас что хочешь может быть. Да только ты сам подумай: вот похороните вы бабку, а мы дело заведем. Какая первая мысль? Отравили? Значит, яд нужно искать. А это – эксгумация. Знаешь, что такое? Опять выкапывать, на экспертизу везти… Вот и думай.
Саша попытался подумать. Он представил себе, какой поднимется вой и крик, когда мать узнает про завещание, как она вломится в отделение милиции и протаранит все двери прокуратур, сколько грязи и дряни будет вылито на своих и чужих, а также на совершенно посторонних людей. Потом вспомнил морг и рыженькую девушку, простыню в коричневых, навечно въевшихся пятнах и измученное неизвестным недугом тело бабушки. Снова стало ужасно стыдно.
Лейтенант искоса наблюдал за Сашей и скорей всего понимал его сомнения.
– Ты не подумай, что я тебя отговариваю. Здесь может быть дело серьезное. Знаешь что? Попробуй вначале сам что-нибудь выяснить. Узнай, кому завещана квартира, то есть найди его, поговори. Может, это нормальный человек, сам откажется…
Саша недоверчиво посмотрел на Валеру:
– Кто ж в наше время от квартиры отказывается?
– Это я так, варианты перебираю. Ленька тебе сказал: может, бабка за него замуж собиралась…
– Да нет, я же видел завещание, там все его данные, он шестидесятого года рождения, какое там замуж…
– Ну тогда остается криминал. – Валера говорил уже другим голосом – быстро и сжато. – Возьми в поликлинике ее карточку. Чем болела, когда. Выясни, не приходили ли из поликлиники, может, уколы какие делали. – Лейтенант докурил папиросу, посмотрел на часы и заторопился. – Все. Мне пора. А с наследничком этим повидаться не мешало бы.
Они попрощались, пожали друг другу руки. Уже на последней ступеньке Валера обернулся и строго добавил:
– Ты только не играй в частного детектива. Спокойней. Если понадобится помощь, кабинет мой знаешь. Дрягин моя фамилия.
Глава пятая
Света
7.17 на часах. Какое, к черту, утро! Это еще ночь глубокая! Синеватые невыспавшиеся «дойчи» сидят на заднем сиденье, прижавшись друг к другу. Хорошо видно в зеркало, как они недоуменно ворочают башками. Особенно после вчерашнего. Очень смахивают на двухголового змея-горыныча из какого-то довоенного фильма. Можно подумать, на Германию других рейсов нет, кроме как в 9.45! А главное, при чем здесь Светочка? Что, водила дорогу в аэропорт не знает? А все Виталик, эстет проклятый, решил до конца из себя любезного хозяина корчить, заставил ни свет ни заря провожать Германна и Шульца. Свою чувырлу переводчицу жалеет. Ну, не чувырлу, ну, лошадь университетскую. Вообще-то да, от ее лица с утра может и вытошнить. Но породистая…
Будильник разорвался в 6.00! Нагло влез в какой-то милый сон… В квартире еще не топят. Светочка выскочила из душа – чуть не заплакала от холода. Потом пила кофе, завернувшись в одеяло, и, конечно, задрызгала пододеяльник. Потом уронила пудреницу. Потом нервно порвала две пары колготок. Шеф все это время валялся в кровати и отпускал всякие ехидства, которые он считает проявлениями нежности.
