Взяв Инфелиго под локоток, он отвёл его в дальний угол зала, где оба тотчас же зашептались.
Симионта это, казалось, ничуть не беспокоило. Усевшись в кресло, он положил ногу на ногу и скрестил на груди руки. Выглядел он как человек, у которого невпроворот важных дел и при этом вынужденный участвовать в мероприятиях далеко не первой значимости.
Вскоре к нему присоединились Мамри и Инфелиго. Таким образом, уже три из семи кресел с резными спинками оказались заняты. Через несколько мгновений в зале появились те, для кого предназначались оставшиеся четыре места. Никто из вновь прибывших не воспользовался потайной дверью или люком в полу. Нет, все они просто шагнули к столу из темноты, материализовавшись в дальних углах зала.
Все четверо были далеко не молоды. Впрочем, и от старости их отделяло ещё немало лет. Одеты они были в совершенно невероятные наряды: меха и кожа смешивались с современными синтетическими материалами. На среднем пальце правой руки у каждого был надет платиновый перстень с чёрным полированным камнем, который украшала уже известная эмблема – пересекающиеся молнии белого цвета.
– Ауэркан! Пилиардок! Сирр! И – Аполлион!..
Приветственные улыбки были широки и радушны, пожелания здравствования звучали тепло и искренне, вежливые поклоны исполнялись по всей форме…
Но в глазах кипела ревнивая зависть.
Выглядевший старше остальных Аполлион казался и наиболее спокойным.
Симионт встал из кресла, чтобы поприветствовать вошедших в зал. Ещё минуту назад, наедине с Мамри и Инфелиго, он вёл себя уверенно и даже вызывающе, но сейчас, шагнув навстречу Аполлиону, поклонился ему с огромным уважением. О том, чтобы сесть в его присутствии без приглашения, и речи быть не могло.
Сам же Аполлион выглядел абсолютно непримечательно. Одет он был в обыкновенную кожаную куртку и синие потёртые джинсы. Старомодные очки (кстати, единственные на всю компанию) слегка поблескивали красным в неверном свете. В общем, больше всего Аполлион походил на старого доброго университетского преподавателя. Высокий лоб, переходящий в огромный, абсолютно лысый купол черепа, только усиливал это впечатление. Аполлион сел за стол, кивнул остальным, приглашая их занять свои места, и выудил из кармана замшевую тряпочку.
Сняв с переносицы очки, он начал их протирать, действуя с величайшей осторожностью.
Остальные члены собрания придвинули кресла поближе к столу, стремясь ненавязчиво привлечь внимание председателя.
За спиной Аполлиона проступила горящая на фоне тёмного бархата эмблема – сложный рисунок, изображающий сцепившихся в жестокой схватке чёрного орла и красную змею. Сам Аполлион оказывался в центре этого выразительного круговорота, который добавил бы величественности и устрашающей внушительности даже школьному учителю.
По эмблеме пробегали быстрые тени, неверное пламя каждую секунду по-новому освещало её. Фигуры сражающихся были, судя по всему, частично вырезаны на камне стены, а частично вытканы на драпировке, её прикрывающей. Всё вместе давало эффект объёмной картины, почти живого изображения. Орлиные глаза мерцали тёмно-красным пламенем. Глаза змеи были прозрачны, в их глубине устрашающе зияла бездонная темнота ночи.
– Господа! – обратился Аполлион к остальным, положив руку на украшенный затейливой резьбой край круглого стола. – Все вы, безусловно, уже в курсе неприятных новостей. Дабы избежать непонимания, я уточню: речь идёт о происшествии, имевшем место на границе секторов господина Ауэркана и господина Пилиардока.
Симионт, пошевелив широченными плечами, набрался храбрости и перебил говорящего, чем немало удивил остальных присутствующих.
– Прошу прощения за бесцеремонное прерывание вашей речи, досточтимый Аполлион, – сказал он. – Но позвольте поинтересоваться: за кого вы нас держите? Может быть, вы полагаете, что мы все поголовно слепы? Или вдруг все в один день оглохли? Нельзя ли ясно и открыто сообщить, что от нас требуется?
Несмотря на столь явный вызов, Аполлион по-прежнему казался расслабленным и спокойным.
– Благороднейший Симионт, – отозвался он. – Те весомые донации, что поступают в Совет Семи от вас, никак не могут отменить следование этикету и нормам вежливости.
Сказано это было очень холодно и явно рассчитано на то, чтобы припугнуть адресата.
Симионт усмехнулся, хотя улыбка его была слегка вымученной.
– Пора нам начать вести себя чуть менее церемонно, чуть-чуть естественнее, – произнёс он, наклоняясь вперёд и сверля Аполлиона взглядом. – Что же касается происшествия, которое мы собирались обсудить, то я полагаю, что знаю о нем все, что следует знать. Как, впрочем, уверен, и остальные члены Совета. Что вы на это скажете, почтенные господа Мамри и Инфелиго? Что скажет почтенный лорд Сирр? А вы, благороднейший господин Аполлион? Позволю себе ещё раз повторить свои дерзкие слова: с какой стати я должен здесь сидеть и выслушивать дурацкие, ничего не значащие реверансы и намёки? Ответьте мне, досточтимый Аполлион. Придумайте хоть сколько-нибудь убедительное обоснование – и я готов согласиться с вами.
Закончив свою речь, Симионт широко улыбнулся уже без тени смущения.
В глазах Аполлиона вспыхнула нешуточная злоба.
– Господа, господа! – вмешался в разговор лорд Сирр – высокий худощавый человек с абсолютно седой головой и диковинными красными глазами, похожими на глаза орла с герба на стене. – Почтенный Симионт! Досточтимый Аполлион! Прошу вас…
– Согласишься ты со мной или нет, – процедил Аполлион, – это касается только тебя. Я продолжу говорить, что считаю нужным.
С этими словами он снова снял очки, ещё раз протёр стёкла тряпочкой, а затем вновь водрузил на нос.
– Итак, всем известно, что пуск ракеты был произведён…
Рассказ Аполлиона был долог и изобиловал множеством любопытных и откровенно секретных подробностей. Разведывательные службы как России, так и Америки были бы немало удивлены, доведись им каким-либо образом прослушать речи, произнесённые в этом зале.
Остальные шестеро членов Совета внимательно слушали «докладчика». Все, включая Симионта, который, правда, пытался напустить на себя скучающе-безразличный вид. Лишь иногда – по самым важным для понимания дела деталям – кто-то вставлял в монолог Аполлиона краткие реплики – дополнения и уточнения.
Закончив говорить, Аполлион вновь принялся пытать свои несчастные очки, в очередной раз надраивая их лоскутком замши.
– Теперь, уважаемые господа, – добавил он, помолчав, – прошу всех высказать свои суждения. Я огласил лишь факты, только факты, ничего, кроме фактов. Любой из вас вправе относиться к случившемуся так, как он считает нужным. Но всех нас сейчас должен волновать один вопрос: что последует за инцидентом и чем это может грозить нам.
– Что последует, что последует? – фыркнул Инфелиго. – Что темнить-то? Война, я полагаю. Тут и гадать не о чем. Американцы и русские раздерут друг друга в клочья, уничтожат все, что смогут. А вы – Ауэркан и Пилиардок, – куда вы смотрели? Почему не предотвратили инцидент? Должны, кажется, понимать, что от большой войны нам всем тоже не поздоровится.
