Из плотного кольца жукоедов вышел невысокий жилистый мужик. Возраст — где-то под полтинник, но волосы уже совершенно седые. Под кустистыми бровями щурятся умные проницательные глаза. На бедре — расстегнутая кобура с макаровской рукоятью.
Вот, значит, кто стрелял. И вот из чего…
Убитых и раненых поблизости не наблюдалось. Видимо, выстрел был произведен вверх, ради привлечения внимания. Пуля, наверное, где-то застряла, и обошлось без рикошетов.
— Что стряслось? — Седой вел себя как командир всей этой кодлы. — Кто самосуд учинил?
Он скользнул холодным взглядом по толпе. «Синие» угрюмо молчали и отводили глаза.
— Ну? — В голосе седого отчетливо звякнула сталь.
— Да тут такое дело, Метрострой, — подал голос костлявый автоматчик, из которого Илья чуть не вытряс душу. — Тип этот, — костлявый кивнул на Илью, — в наш туннель рвался, драку вот устроил.
«Метрострой? — удивился Илья. — Странная какая-то кликуха».
Седой уставился на него:
— Ты кто такой?
Ответить Илье не дали. Снова встрял давешний автоматчик:
— Он это… вроде из «красных», Метрострой.
Люди вокруг возмущенно загудели.
— Тихо всем! — потребовал Метрострой. Взгляд его прищуренных глаз снова уперся в Илью. — Говори. «Красный»?
— Да, — не стал отрицать Илья.
— Как звать?
— Илья… Колдун.
— Ну и что ты тут делаешь, Илья-Колдун?
— Я гнался… — буркнул Илья.
— За кем?
— Человек в сталкерском капюшоне…
Метрострой пожал плечами:
— У нас многие в капюшонах ходят. Здесь, знаешь ли, не красная линия — отделки никакой, сверху то земля на голову сыплется, то вода капает.
— У него три пальца на правой руке… — уточнил Илья. — Где он?
Метрострой обвел своих жукоедов вопросительным взглядом.
— Не было никого, окстись! — снова заговорил тощий автоматчик, обращаясь уже к Илье. — Ты один выскочил из туннеля как ошпаренный. Я сам видел. Больше никто на станцию не выходил.
— Никого? He было? — Илья растерянно смотрел по сторонам. — Никто? Не выходил?
— Ты уверен, Мосол? — Седой бросил взгляд на подчиненного.
Мосол… Илья отстраненно подумал, что лучше клички для этого ходячего скелета и не придумать.
— Точно никто, кроме него, — короткий кивок на Илью, — из туннеля не выходил?
— Да сто пудов! Зуб даю! Возле «пушкинского» туннеля костер вон станционный горит. Все видно.
Илья опустил голову. Что же это такое получается-то?
— Э-э-э, да у тебя никак глюки! — с сочувствием протянул Метрострой, внимательно глядя на Илью.
Илья не ответил. Глюки… Может быть, и они. Даже, скорее всего. Реальные люди ведь не исчезают без следа. Так за кем же он тогда гнался? А ни за кем!
Мало ли что могло померещиться в причудливой игре света и тени. Мало ли какой финт могло выкинуть сознание отвыкшего от человеческого общества и вдруг попавшего в самый круговорот событий отшельника-одиночки.
Да, похоже, то, что он видел, было не бестелесным призраком прошлого даже, а обычной гал-лю-ци-на-ци-ей!
Придется признать это. Придется с этим смириться. И жить с этим ему придется тоже. Сапер мертв, а бегать за мертвецами — неблагодарное дело. Прости, Оленька, извини, Сергейка. Месть отменяется. Некому мстить потому что.
Он повернулся. Собрался уходить. Дорогу тут же заступил бдительный Мосол.
— Куда? — спросил в спину Метрострой.
— На Пушкинскую, — ответил Илья. — У меня там дело.
— Какое дело?
— Важное, — огрызнулся Илья.
«От которого я сбежал».
— А если подробнее?
— Надо помочь одному человеку с муранчой разобраться.
— С муранчой? Даже так? — Седой хмыкнул. — И какому ж такому человеку ты в этом помогать собрался?
Вот любопытный этот Метрострой, а! Или недоверчивый просто?
— Сталкеру одному, — буркнул Илья. — Казаку.
— Ты знаешь Казака? — Метрострой вдруг оживился.
— Знаю.
— И он что, тоже сейчас на Пушкинской?
— Да.
— Ну, так скажи ему, что я его жду. Скажи — наш уговор насчет разведки подметро остается в силе. Пусть сам приходит и людей приводит, кого сможет собрать. И ты тоже приходи… Если захочешь. В случае чего — спросишь Сергея Валерьевича. Или Метростроя. Меня здесь все знают.
Метрострой махнул рукой:
— Пропусти его, Мосол. Пусть идет.
* * *
Илья плелся назад, почти не глядя по сторонам. Чем хорошо метро: не заблудишься даже на чужой ветке. Просто иди себе прямо и иди. Даже если очень захочешь свернуть — ничего не получится.
Мысли, бродившие в голове, были невеселыми. Мало радости, когда вдруг понимаешь, что крыша-то течет и едет.
Тихо шифером шурша… Не спеша… Хотя не так уж и тихо, раз мертвый Сапер как наяву приглючился.
Илья вздохнул. Оленьку и Сергейку он и то ни разу не видел. Только слышал их голоса в темноте. Если это тоже глюк, так хотя бы приятный. Против такого глюка он ничего не имеет. С таким он согласен жить. Но если теперь Сапер будет тревожить душу…
Блин, лучше бы он полез с Казаком на красную ветку! Приглушенные выстрелы, раздавшиеся где-то впереди, на Пушкинской, и громкие крики, донесшиеся оттуда же, отвлекли его от мрачных раздумий.
Прогремел взрыв… Тоже отдаленный какой-то, глухой. И снова — выстрелы. Уже более отчетливые, тревожным эхом разносящиеся по туннелю. И — опять крики ужаса и боли.
С Пушкинской навстречу Илье ломанулась перепуганная толпа.
— Муранча! — загремело под сводами. — Му-ран-ча!!! Толпа быстро заполнила узкий проход туннеля и хлынула дальше, цепляя и разваливая ненадежные хлипкие строения. Из лачуг, землянок и конур выскакивали люди, которые тут же присоединялись к бегущим. — Муранча-а-а!
Неужели прорвалась? Опять! Сюда! На синюю ветку! Но почему не слышно стрекота насекомых? Почему в воздухе не чувствуется характерного муранчиного запаха? Почему в свете фонарей, что полосуют мрак, не видно мутантов?
Нет, не похоже это было на настоящий прорыв. А вот на слепую панику — очень даже.
Илья отступил в сторону и вжался в узкую щель между двумя жилыми коробами. Нога наступила на что-то мягкое.
Грязный вонючий матрац и скомканное одеяло. Видимо, он влез на чье-то лежбище. Впрочем, хозяина не было, а снова оказаться в давке и тем более пробиваться против людского потока не хотелось.
