Илья хотел поговорить с Оленькой и Сергейкой, но вокруг было слишком людно, светло и шумно. Оленька и Сергейка не любили свет и шум.
Сколько времени они шли? Наверное, не очень долго. Все-таки перегоны между станциями в ростовском метро не очень большие.
Людской поток вынес Илью на следующую станцию.
Театральная… Вот где творилось то самое столпотворение, которое предрекал Бульба. Теснота была просто жуткой. Впрочем, и неудивительно. Как-никак здесь собрались люди с четырех станций: с Сельмаша, с плотно заселенных диаспорских Шолохова и Карла Маркса и с самой «Театралки».
«Плюс несколько счастливчиков, прорвавшихся с Орджоникидзе», — вспомнил Илья. Впрочем, эту каплю можно было не считать.
Живая река вяло вливалась на Театральную, вязла и останавливала течение. Отовсюду неслись крики, отраженные эхом от сводов станции и многократно преумноженные. Впереди стеной стояла плотная толпа беженцев. Многие в панике пытались пробиться к следующему туннелю — на Ворошиловскую. На входе в спасительный туннель возникла давка и вспыхнула драка. Кто-то тонко и истерично визжал, чей-то зычный басовитый голос крыл все и вся трех-этажным матом.
Илья, ошарашенный таким количеством народа и наполнявшим станцию гулом голосов, растерялся и едва не был размазан толпой о край платформы. Изловчившись, он все же сумел вынырнуть из людской реки. По чьим-то плечам и головам выбрался на берег-платформу. Огляделся. Ужаснулся.
Изменилось… Как же все изменилось! Установленные на эскалаторах дощатые подмостки были разрушены, занавес — сорван, самодельные зеркальные светильники рампы — разбиты. Нехитрый реквизит и декорации — разбросаны и растоптаны. Лавочки и тесно составленные рядки стульев, занимавшие прежде пространство перед эскалаторами и представлявшие собой зрительный зал, валялись по всей станции.
Сейчас было не до представлений. Обезумевшая от ужаса толпа смела все. Только остатки сценического оборудования еще торчали возле гермоворот и болтались под украшенными барельефами сводами. Свет фонарей иногда вырывал из темноты огромные гипсовые театральные маски. Давно уже не белые, закопченные, побитые и потрескавшиеся, они смотрели сверху пустыми глазницами, скалились и печалились беззубыми ртами.
«Театралка» всегда считалась особенной станцией. Она располагалась аккурат под Театральной площадью и местной «достопримечательностью» — трактороподобным зданием ростовского академического театра. Кроме того, неподалеку от театра-трактора находился еще и «рояль» — музыкальный театр, внешне напоминавший белый концертный инструмент с поднятой крышкой. До Войны напоминавший, разумеется.
Неудивительно, что во время «Ч» Театральная стала приютом для артистов и заядлых театралов, которые успели спуститься в метро прямо с премьеры. Собственно, это обстоятельство и определило дальнейшую судьбу станции. Когда прошел первый шок и пришлось как-то приспосабливаться к жизни в новых условиях, профессия лицедея вдруг оказалась весьма востребованной. На «Театралке» появилась профессиональная труппа. Местные сталкеры из подручных материалов оборудовали подобие сцены и зрительного зала. Был дан первый спектакль. Сначала — из чистого энтузиазма и любви к искусству. Потом дело было поставлено на коммерческие рельсы.
Со всей красной ветки на Театральную потянулись ценители прекрасного и просто зрители, желавшие хоть ненадолго перенестись из опостылевшей действительности в Другой мир и испытать хотя бы иллюзию возвращения в благополучное прошлое. За такую возможность жители метро готовы были платить, и притом платить весьма щедро.
«Театралка» не бедствовала. Режиссеры и актеры старались. Не прекращались аншлаги. Успех был немыслимый для довоенных времен. Что, впрочем, вполне объяснимо; аудиторию больше не приходилось отбивать у кинозалов, телевидения и Интернета. На ура шла и классика, и современные пьесы. Насколько знал Илья, случился только один провал, когда театралы попытались поставить спектакль о новой жизни в метро. Этого публика не поняла и не приняла: метро и так всем хватало по горло. В общем, метрореализм не прошел, и больше в этой области постановщики не экспериментировали. Основной упор в репертуаре с тех пор делался на легкие комедии: за них зрители платили охотнее всего.
Илья улыбнулся. Снова в голову лезли воспоминания, Воспоминания о том, как было раньше.
* * *
Кажется, в тот раз они сидели в восьмом… нет, все-таки в девятом ряду. Сергейке пришлось подложить на стул пару накрытых подушкой брусочков — чтобы было лучше видно.
Сергейка весь аж извелся. Он ерзал от возбуждения и нетерпения, сбивая ненадежное сиденье, вертел головой и все спрашивал и спрашивал:
— Когда, пап? Когда, мам? Когда начнется?
— Тихо, сынуля, тихо, — шептала Оленька, ласково его поглаживая. — Скоро уже, скоро…
— А как скоро?
— Очень скоро. Ты главное, не шуми, Сергейка, ладно? Веди себя прилично. Мы же в театре.
Да, для них это был театр. Самый настоящий.
Прозвучал третий звонок. На Театральной все было устроено таким образом, чтобы публика именно так себя и чувствовала.
Как в театре…
Свет на станции медленно гас. Костры были потушены заблаговременно, и теперь хозяева-театралы выключали фонари и накрывали колпаками факелы. Даже «буфет» — небольшой прилавочек с нехитрой снедью, расположенный неподалеку от плотных рядов скамеек и стульев, — до антракта растворился в темноте.
Остались гореть только зеркальные диодные светильники самодельной рампы и живой огонь в двух железных бочках, выставленных на безопасном удалении от сцены. Бочки были прикрыты со стороны зрителей жестяными листами и освещали лишь тяжелый бархатный занавес. Огонь не только дополнял дорогое электрическое освещение, но и создавал особую непередаваемую атмосферу.
Бархат кулис сверкал таинственными блестками. Под негромкое поскрипывание и покашливание зрительный зал погружался в уютный полумрак. А вместе с ним и вся станция тонула в тишине и темноте. Совсем-совсем не страшной, не такой, как в туннелях.
Недоделанные дела оставлялись на потом. Недоговоренные беседы затихали. Театралы подтягивались со всех сторон и бесшумными тенями, не мешая и не отвлекая, обступали зрителей. Вокруг зала, устроенного для пришлой публики, словно появлялись живые колышущиеся стены. Кто-то из обитателей станции усаживался прямо на пол. Кто-то смотрел стоя.
Когда начиналось представление, вся жизнь на Театральной замирала. Возможно, это создавало местным некоторые неудобства. Зато счастливчики, жившие здесь, могли каждый раз бесплатно смотреть спектакли. Да что там смотреть! Они ежедневно общались с кумирами и звездами, делили с ними кров и пищу, может быть, даже ссорились и ругались.
Хотя Илье казалось, что это все-таки не совсем правильно. Если ты не имеешь прямого отношения к искусству, с ним нужно соприкасаться вскользь и исключительно с парадного фасада, всячески избегая закулисной кухни. У него самого и у его семьи иначе и не получалось. Да и вообще Театральную они посещали нечасто: билеты здесь были недешевыми. Тем более волнующими оказывались ощущения перед, во время и после спектаклей.
