— Значит, этот толстосум откинул копыта в Москве, — уныло сказал Турецкий. — Что он здесь делал?
— Это ты узнаешь сам.
— Как он хоть умер-то?
— По виду — сердечный приступ. Ел рыбу в ресторане, схватился за грудь и помер.
Ирина вздохнула и отвернулась к окну. На душе у Турецкого стало тоскливо.
— Так какого черта я понадобился, если это сердечный приступ? — горячась, спросил он.
— Есть подозрение на отравление. Шеф-повар ресторана как в воду канул. А рыбу принес именно он. Опера уже отдали посуду и бокал, из которого пил Платт, на анализ. Слушай, мне сейчас некогда. Я послал за тобой машину, приедешь в управление — там все узнаешь. Пока!
На том конце провода раздались короткие гудки.
Турецкий медленно положил трубку на рычаг. Ирина пристально на него посмотрела и сухо усмехнулась:
— Как я понимаю, романтический ужин отменяется?
Александр Борисович вздохнул, сел на диван и попытался обнять жену, но она выскользнула из его объятий и резко встала с дивана.
— Езжай. Когда вернешься — постарайся не шуметь. Я буду спать.
2
Следующий день, в отличие от предыдущего, выдался пасмурным и ветреным. Солнце почти не показывалось из-за темных, мохнатых туч. К обеду начал накрапывать мелкий, противный дождь, но в ливень он так и не превратился.
Переводчик Никита Андреевич Сергеев съежился под колючим взглядом Турецкого. Обстановка кабинета следователя прокуратуры явно действовала на него угнетающе. Время от времени он прикладывал руку к лицу — на скуле переводчика темнел большой синяк. Турецкий отмечал эти движения ироничной усмешкой. Сергеев в ответ хмурился.
— Вы ведь не в первый раз работали с Платтом? — спросил Турецкий после очередного такого жеста.
Переводчик пожал плечами:
— В прошлый его приезд в Москву я тоже был переводчиком.
Турецкий откинулся на спинку стула и задумчиво склонил голову набок:
— Никита Сергеевич, могу я узнать, что вы с ним праздновали?
— Ничего, — угрюмо ответил переводчик. — Мы просто ужинали.
— Вы всегда ужинаете со своими подопечными?
— Нет.
Александр Борисович кивнул, словно Сергеев подтвердил его подозрения.
— Платт никогда раньше не приглашал вас в ресторан, так ведь? — сухо спросил Турецкий.
Переводчик нахмурился. Видно было, что этот разговор не приносит ему никакого удовольствия.
— Нет. За исключением светских раутов, где я должен был переводить.
— Так что же случилось на этот раз?
— Не знаю, — ответил Сергеев.
Турецкий выдвинул верхний ящик стола, вынул из него помятый чек и положил его на стол.
— Телохранители магната сообщили, что вы беседовали с Платтом о каких-то деньгах, — по-прежнему с холодком в голосе сказал Турецкий. — Не об этих ли?
Сергеев покосился на чек и сглотнул слюну — острый кадык резко подпрыгнул на худой шее.
— Ладно, — с усилием сказал он. — Ладно, я расскажу. Этот чек дал мне мистер Платт. Я пожаловался ему на то, что мне не дают ссуду в банке, и он выписал мне этот чек.
— Вот так вот просто: взял и выписал, да? — усмехнулся Турецкий.
Переводчик нервно поморщился.
— Я говорю вам правду, — сказал он. — Я не просил у него эти деньги. Мистер Платт любил играть в доброго барина. Ему было приятно чувствовать себя благодетелем. У всех есть свои слабости, и я его за это не осуждаю. Но честное слово — я не просил у него этих денег. Я сказал, что не смогу вернуть ему такую сумму в короткие сроки, но он лишь отмахнулся. Он сказал, что это его подарок на мой день рождения.
— Гм… Весьма великодушно. А когда у вас день рождения?
— Да еще не скоро.
Сергеев перехватил недоверчивый взгляд следователя и в сердцах воскликнул:
— Не смотрите на меня так! Клянусь Богом, это правда! Он выписал мне чек, а потом предложил отпраздновать это событие в ресторане. Я не знаю, что ему так припекло. Вероятно, у него было хорошее настроение и ему нужен был человек, с которым он мог этим настроением поделиться. С вами такого никогда не бывало?
— Ну почему, бывало. Конечно, я не разбрасывался направо и налево тысячами долларов. Но, с другой стороны, я ведь и не миллиардер.
— Вы мне не верите, — угрюмо отозвался Сергеев. — И напрасно.
На самом деле Турецкий верил переводчику. За долгие годы работы в прокуратуре он научился хорошо разбираться в людях. Иногда ему хватало одного взгляда, чтобы сказать, кто перед ним — честный работяга или человек, вступивший в сделку с собственной совестью. Некоторые называют это интуицией, Александр Борисович же считал «обыкновенной профессиональной проницательностью».
Турецкий внимательно вгляделся в лицо Сергеева.
— Значит, рыбу вам принес сам шеф-повар? — спросил он.
— Да.
— Расскажите мне об этом поваре.
Лицо переводчика выражало крайнюю степень недовольства.
— Я уже рассказывал оперативнику из МУРа, — резко ответил он.
— А теперь расскажите мне.
Сергеев пожал плечами:
— Да тут, собственно, и рассказывать-то нечего. Заказ Платт сделал официанту. Пока горячее готовилось, он принес нам сок и пиво. Потом подошел повар с рыбой и рассыпался в любезностях. Сказал, что рыба — подарок заведения.
— За какие заслуги? — поинтересовался Турецкий.
— Платт так и спросил. А тот ему ответил: за то, что вы наш постоянный и лучший клиент.
— И как это воспринял Платт?
— Слегка напрягся. Сказал, что не привык получать подарки. Сказал что-то насчет русской халявы и… Черт, а почему бы вам не расспросить обо всем самого повара?
— Расспросим. Когда найдем.
Глаза Сергеева округлились от удивления.
— Так что, он пропал?
— Угу. Скрылся в неизвестном направлении. Сразу после смерти Платта.
Высокий, бледный лоб переводчика покрылся испариной.
— Вот черт… Значит, его все-таки отравили. А ведь я мог быть на его месте.
— В каком смысле?
— Ну если бы этот проклятый повар перепутал блюда.
— Но ведь он не перепутал, — с легкой усмешкой заметил Турецкий. — Скажите, о чем вы говорили с Платтом.
— Да ни о чем не говорили. Он разглагольствовал о русском языке. О том, что русский язык красивый и выразительный. Помянул Томаса Манна.
— И все?
— И все.
— Он ничего не говорил об опасности, которая ему угрожает?
