— Вино пить будем?
— А у тебя есть сомнения?
Озеров усмехнулся. Любовь к «плебейским» сладким винам была
их общим коньком.
— Ну и как «серебристый мускат»? Нашел?
Ярослав покачал головой.
— Забудь. Я выяснял у главного винодела Казахстана.
Виноградники вырублены, «серебристого» не предвидится.
— Обидно… — искренне отозвался Тимофей.
Заров сел в кресло, на пол рядом немедленно плюхнулась
собака, придавив ноги.
— Ладно, будем пить массандровскую мадеру. И расскажешь, как
тебя занесло в Москву, — Озеров вышел.
Ярослав посмотрел на пса. Тихо спросил:
— Врать будем?
Собака молчала, шумно дыша, и глядя в глаза.
— Будем, — перевел ее взгляд Заров. — Работа такая.
Скицын на памяти Ярослава не пьянел никогда. Или почти
никогда. Скорее всего, из-за массы.
Сейчас, разливая остатки водки, он увлеченно говорил:
— …решил я, после таких совпадений, заняться исследованиями
художественных текстов с точки зрения их совпадения.
— Плагиат вылавливать? — Визитер потянулся к рюмке.
— Нет, зачем плагиат? Плагиат вы друг у друга ловите, это
ваша профессиональная болезнь и любимое развлечение… Сейчас… — Степан открыл
стол, принялся рыться в нем, выволакивая на свет какой-то невообразимый хлам:
тетрадки, мотки разноцветных проводков, еловую шишку, связку рыжих от ржавчины
ключей, стеклянные шарики.
— Подобные сокровища я собирал классе в первом… или во
втором, — заметил Визитер.
— Ага, с тех пор и копится… — Скицын пожал плечами. — Все
как-то недосуг выкинуть… О!
Он выхватил какой-то лист, уселся обратно, торжествующе поднял
палец:
— Слушай и сравнивай!
— Я весь внимание.
— «Иногда я во сне покушался на убийство. Но знаете, что
случается? Держу, например, пистолет. Целюсь, например, в спокойного врага,
проявляющего безучастный интерес к моим действиям. О да, я исправно нажимаю на
собачку, но одна пуля за другой вяло выкатываются на пол из придурковатого
дула».
— Красиво, — признал Визитер. — И что?
— Фрагмент второй! — изрек Скицын. — Сравнивай! «Пистолет
хлопнул негромко и как-то нехотя. Выплюнул бледный огонек. Затвор, помедлив,
отошел назад, выбросил гильзу и с натугой послал в ствол второй патрон».
Так-так-так… так… во! «Опять выскочил желтый язычок огня, а следом за ним пуля.
Она ударилась о мокрое пальто…»
— «И упала в снег», — закончил Визитер. — И в третий раз
герой стрельнул, и снова пистолет сработал с томительным бессилием…
— Молодец, — Степан отложил листок, скрестил руки на животе.
— Здорово?
— И что с того? Любой писатель мнит себя господином
реальности… когда пишет. И понимает, что мечтам его не сбыться… что пули
выкатятся из дула, и запрыгают по снегу.
Скицын ехидно усмехнулся.
— Ладно, не придирайся. Я вот хочу подборочку сделать — как
господа писатели, независимо друг от друга, используют сходные образы в
эмоционально значимых моментах повествования. Шикарная будет статейка!
— Дождешься, что господа писатели, с их эмоциональностью,
скинутся, и наймут киллера. Чтобы он попугал как следует известного психолога.
Степан вздохнул:
— Кровожадный вы народ, литераторы… Если уж нанимать, так
чтобы убил. Дешевле выйдет.
— Ты что, серьезно?
— Конечно. Попугать, сломать пару ребер — это ведь не
разовая акция. Надо хотя бы дважды прийти. Соответственно и цена выше.
— Не предполагал. Откуда ты знаешь?
— От одного клиента. У него на почве бизнеса такой невроз
попер… даже жалко мужика… немного.
— Степан… — Визитер откинулся в кресле. В голове шумело.
Было тоскливо и сумрачно. — Тебе нравится наш мир?
— Ты о чем?
— О жизни.
— Я что, похож на идиота? Нет.
— А как бы отнесся к ситуации, когда один человек получает в
свои руки власть над миром? Хороший человек, желающий миру добра.
— На «хоррор» потянуло? — Степан оживился. — Я бы отнесся
крайне отрицательно. История полна таких мечтателей. Тебе назвать десяток имен
людей, желавших всеобщего блаженства?
— Не надо. Степан, я говорю не о диктаторе, не о пророке.
Никакого насилия… даже никакой явной власти. Просто мир непроизвольно начинает
подстраиваться под конкретного человека. Отвечать его представлениям о счастье.
— Это еще хуже, — быстро ответил Скицын. — Явного
диктатора-благодетеля шлепнули бы… или распяли на торопливо сколоченном кресте.
Тайный правитель, исподволь навязывающий свою волю человечеству — куда
страшнее.
— Да почему?
— Да потому! Кого ты хотел бы видеть в такой роли?
— Себя.
Скицын замолчал, наклонил голову, разглядывая Визитера.
— Вот оно что… ну извини. Недооценил. Ты такой кошмар
придумал, что меня пот прошиб.
— Почему? Ты сам хотел бы стать… стержнем цивилизации? Ее
душой?
Степан кивнул:
— Хотел бы. Но не дай Бог. Ни мне, ни тебе.
— Степан, давай чуть конкретнее.
— Да ты что, Ярик… Славик. Рехнулся? Механик наших душ, ты
подумай немного! Власть над миром! А в руках — не танки и дебилы в касках, а
пружинки, которые двигают нашими поступками! Знаешь, как отразится на
миллиардах то, что тебя в детстве не брали играть в футбол, а в юности завалили
на экзамене?
— Не знаю!
— И я не знаю. Но все, все что было с тобой — оно не исчезло
никуда. Оно где-то там, в тайниках души, куда нормальные люди не заглядывают! И
править будет не твоя четко сформулированная и добродетельная мысль, а тот
оскал темноты, что у каждого в подсознании! У каждого! От папы римского, до
маньяка, приговоренного к расстрелу! Человек — не господь Бог, который
безгрешен… впрочем этот вопрос тоже сомнителен, выдумать ад, не греша самому —
это еще та проблемка!
— Богохульник.
— Скептик. Ярослав, такой мир стал бы кошмаром.
— Не уверен. Скажем так, были в истории личности, которые
становились подобной душой цивилизации. Пусть даже не всей, их ограничивал
общая отсталость мира…
— Угу. На Христа сошлись. Общая отсталость… хм. Слава! —
Скицын перегнулся через столик, покачал пальцем: — Я в одной статье прекрасный
пример вычитал… Помнишь историю про доктора Джекиля и мистера Хайда?
