— Но…
— Никаких «но», ты совершенно измучена.
— Но ты тоже, папа.
Он нежно улыбнулся.
— Я не пролетел пол земного шара туда и обратно за два прошедших дня, и, кроме того, доктор обещал устроить меня здесь… Поезжай домой, девочка, и выспись хорошенько, пусть, когда Энн станет получше, она увидит тебя свежей и отдохнувшей.
На улице моросил дождь, и, пока Джон вез ее домой, Торри клевала носом, но когда они поднялись в квартиру, она сразу проснулась.
— Спасибо, — сказала девушка, отперев дверь, и безразлично добавила: — Я не гоню тебя, но… тебе не стоит оставаться.
— Извини, но я не уеду, — ответил он. — Почему бы тебе не принять ванну? А я позабочусь о завтраке.
— Ладно, — вздохнула она, — но ведь ты тоже устал, да и в холодильнике пусто…
— Торри, — мягко сказал он, — не спорь! Просто делай, что я сказал. Не беспокойся, я найду что-нибудь съестное.
Она прикрыла глаза и блаженно растянулась в ванне.
За окном было пасмурное холодное утро. Дождь зарядил снова. И, лежа в теплой воде под невесомым покрывалом из душистой пены, девушка чувствовала, как силы постепенно возвращаются к ней.
Торри с удовольствием принюхалась к аппетитному запаху, доносящемуся из кухни. Яичница с ветчиной, угадала она и проглотила слюну.
Они завтракали в удивительно спокойной, дружелюбной атмосфере, словно забыв обо всем, что произошло между ними.
Она рассказала ему о своих кратких впечатлениях от Японии, а Джон поведал, что ему пришлось побывать там дважды, но эта страна и по сей день остается для него загадкой. Он сказал, что Грейс решила покинуть свое добровольное заточение, и Торри тепло отозвалась о ней, добавив, что искренне рада за эту славную женщину. Она поинтересовалась, что Джон собирается делать с лошадьми и домом, и он сказал, что отдал лошадей на постой в соседнее владение, а дом запер до лучших времен.
Все было так естественно, что где-то в глубине души Торри удивлялась себе. У нее не было никакого желания вступать в борьбу.
Джон приготовил кофе, и она, прикрыв глаза, не спеша пила его маленькими глотками.
— Ну, а теперь тебе пора в постель, — сказал он, когда она поставила на стол пустую чашку.
— Да, — пробормотала она, с трудом приподнимая отяжелевшие веки.
— Ты ложись, я все уберу.
Торри долго смотрела на него, не зная, что сказать, и наконец произнесла:
— Спасибо тебе за все, Джон.
Вместо ответа он отвернулся.
Торри заснула моментально, но через несколько минут проснулась. Постепенно уняв сердцебиение, она поняла, что все ее дальнейшие попытки заснуть бесполезны и, наверное, не следовало отказываться от мягкого успокоительного, которое предлагал ей доктор.
Джон вошел в спальню и увидел, что она сидит на постели, обхватив голову руками. Девушка вздрогнула и подняла голову.
— Что с тобой? — спросил он, подходя ближе.
— Я не могу спать. — Она беспомощно развела руками. — Я… у меня что-то с нервами. — Торренс попыталась улыбнуться, но вместо этого беззвучно заплакала.
Он присел на край кровати, обнял ее за плечи и нежно погладил по голове.
— Ничего страшного… Я помогу тебе. Ты просто очень устала и переволновалась за мать. — Он убрал влажную прядку с ее лица. — Ложись, — сказал Джон, вставая.
— Куда… куда ты уходишь? — спросила она, послушно опускаясь на подушку.
— Никуда, — ответил он, ложась рядом с ней поверх одеяла, и обнял ее. — Я тоже устал. Мы можем отдохнуть вместе. Ты пахнешь розой.
— Это шампунь.
— Тебе удобно? — Она только что-то промурлыкала в ответ. — Тогда закрой глаза.
— Я… я боюсь…
— А ты не бойся. Подумай о чем-нибудь хорошем. — Он тихо вздохнул. — Розы знают, что ты пахнешь, как они. Маленькие бледные бутоны, завернутые в целлофан, их сильные стебли перевязаны шелковой лентой… Или прекрасные, распустившиеся чайные розы с капельками росы на тонких лепестках, и пчелы, жужжащие над ними… Или влажные темно-красные, полные тайны…
Торри никогда так и не узнала, в чем заключалась эта тайна: то ли в чувстве безопасности, которое она ощутила в кольце его рук, то ли в его дыхании на ее щеке, в тихом низком голосе, погружавшем ее в глубокий долгий сон без тревог и сновидений.
Когда она проснулась, день уже перевалил за половину. Дождь перестал и светило солнце.
Торренс потянулась, села, откинув со лба волосы и, все еще плохо соображая, сонным взглядом окинула комнату.
Джон стоял в дверях, прислонившись к косяку, и наблюдал за ней. На его плечи был небрежно наброшен пиджак, а взъерошенные волосы в беспорядке падали на лоб.
Он открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но девушка перебила его.
— Не уходи, пожалуйста, — прошептала она.
— Я должен, — сказал он, окидывая ее волосы, обнаженные плечи, по-детски припухшие губы, выпуклость груди под тонким батистом ночной рубашки взглядом, в котором промелькнуло желание.
Торри смотрела на него глазами, полными мольбы и отчаяния…
— Если я останусь, — Джон говорил едва слышно, и она почувствовала, как он напряжен, — боюсь, мы можем совершить такое, о чем впоследствии… будем жалеть.
— Нет, — сказала она тихо. — Мы ни о чем не будем жалеть. Я… Ты мне нужен, Джон. Пожалуйста, останься…
12
— Улыбочку! — воскликнул местный фотограф. — Так. Отлично! — Он с энтузиазмом захлопал в ладоши. — Чудесно! Теперь только одно последнее фото: миссис О’Кинли с младенцем.
Подходил к концу скромный прием, устроенный Джоном и Торренс О’Кинли по случаю крестин их первенца. Среди приглашенных, разумеется, были родители Торри, Фифа и Жорж, Грейс в сопровождении высокого, плотного мужчины с тихим голосом, ни на минуту не отводившего от нее влюбленного взгляда. Хью О’Кинли, главный виновник торжества, которому как раз в этот день исполнилось три месяца, ни о чем не подозревая, мирно спал на протяжении всей вечеринки.
Это милое общество собралось в доме на высоком холме над тихой рекой.
Торри взяла Хью из рук его бабушки, и леди Энн улыбнулась дочери. Она уже забыла о своей болезни, и лишь легкая хромота, единственное последствие удара, напоминало об этом.
Алекс наполнил бокалы.
Присев в плетеное кресло для последнего снимка, молодая мать не отрывала взгляда от спящего сына, который был так похож на своего отца, что порой это даже забавляло ее. Она думала о том, что скоро малыша нужно покормить, и он вот-вот проснется и заявит об этом с решимостью, которую тоже унаследовал от Джона.
