Она подумала, что он растеряется, но зря подумала, конечно.
– Ничего, – сказал он. – Паспорт восстановим.
– Но как же… – начала было Полина.
И тут же поняла, что не хочет больше об этом думать. Вернее, что ей не надо больше об этом думать. Единственный человек на свете имеет право сказать ей, что делать. И она сделает все, что он ей скажет. И это будет правильно. Потому что она его любит.
Они поцеловались, то есть хотели просто поцеловаться, но снова начались объятия, прикосновения рук, губ, совсем легкие прикосновения, но невозможно их прервать… Да, с трудом они их прервали, отшатнулись друг от друга и поспешно вышли из комнаты.
В коридоре было пусто.
– Твоя соседка испугалась иностранца, – негромко сказал Роберт.
– Ты думаешь? – усмехнулась Полина. – Эта соседка испугается, только если ее стукнуть чем-нибудь тяжелым по лбу. Ничто другое не помешает ей проявлять свою натуру.
Спустившись по лестнице на два пролета вниз, они стали целоваться снова. И на следующем пролете – опять. Полина тихо засмеялась. Не было никакой разлуки, не было! Ничто не встало между ними, даже время, самая неодолимая преграда. Точно так же шли они по лестнице в Берлине и точно так же целовались на каждой площадке.
– Ты помнишь? – спросила она.
– Конечно.
Он улыбнулся тоже, и, улыбаясь от необоримого счастья, вышли они на крыльцо Дома со львами.
Глава 16
– Так, – сказал Роберт. – Мы рано успокоились.
Полина не поняла, что он имеет в виду. Но, проследив за его взглядом, увидела на противоположной стороне Малой Молчановки мужчину с фотоаппаратом. Он увлеченно фотографировал фасад дома и львов на крыльце.
– Я никогда ничего такого не замечала… – растерянно проговорила она. – Может быть, это просто фотограф?
– Нет. Не просто.
– И что же делать? – с ужасом спросила она.
– В твоей квартире есть телефон?
– Общий в коридоре. Как в пансионе на Кудамм.
– Тогда мы вернемся.
В трубке телефона, висящего на стене в прихожей, стояла мертвая тишина. На обороты диска и дерганье рычага аппарат не реагировал.
– Шура донести успела, – сказала Полина. – Больше некому. Хотя, может, и еще кто-нибудь.
– Не важно. – Роберт взял Полину за руку и быстро пошел по коридору к ее комнате. – Не бойся.
– Я все равно боюсь, – жалобно проговорила она, когда дверь комнаты закрылась за ними.
У нее подкашивались ноги. Она села на стул посреди комнаты. Роберт присел перед нею на корточки, взял ее руки в свои. Только теперь Полина поняла, что руки у нее ледяные. Или нет – что у него они по-прежнему горячи всегда. Она еще в ту единственную их ночь это заметила.
«Не в единственную, а в первую, – сердито подумала она. – Что ты дрожишь, как осиновый лист? Соберись!»
Но это заклинание помогло ей очень мало: страх и отчаяние били ее дрожью, как будто она была присоединена к оголенному электрическому проводу.
– Послушай меня, – сказал Роберт. – И сделай все точно так, как я тебе скажу.
– А как же уважение к личной воле?
Полина заставила себя улыбнуться. Хотя едва ли его могла обмануть ее жалкая улыбка.
– Я буду уважать твою волю во всем, – торжественно заявил Роберт. Веселые искры мелькнули в его глазах таким естественным образом, что Полина голову готова была дать на отсечение: в опасном положении, в котором они оказались, он действительно не испытывает страха. – Я не буду семейным деспотом, мне все равно, что ты станешь готовить на завтрак, и можешь не готовить вообще. Клянусь, я буду считать ерундой все мелочи нашего быта.
– Спасибо, милорд Дерби! А ты заседаешь в палате лордов? – улыбаясь дрожащими губами, спросила Полина.
– Это я тебе потом расскажу. А сейчас прошу тебя: запри за мной дверь комнаты и не открывай, пока не услышишь мой голос.
– Откуда я услышу твой голос? – вскинулась Полина. – Ты уйдешь?!
– Тебе не дадут отсюда выйти просто так, – сказал Роберт. Его голос звучал сухо и жестко, но ладони, в которых он держал Полинины руки, но пальцы, которыми он их сжимал, были так нежны, что все остальное не имело значения. – А не просто так – дадут.
– Что значит не просто так?
Полина наконец почувствовала, что успокаивается. И непонятно, от чего больше, от нежности его рук или от жесткости интонаций.
– Значит, ты должна сесть в машину посла Великобритании. И к машине он должен тебя вывести за руку.
– Ты думаешь, он это сделает?
– Да. Я надеялся вызвать его по телефону, но это не получается, ты видишь. Я должен пойти сам. Мы вернемся за тобой через час. Ты понимаешь, Полина?
– Да, – кивнула она. – Все-таки я еще не совсем превратилась в трусливую курицу. Хотя, правду сказать, твое появление очень меня расслабило. – И спросила, помолчав: – А если тебе не дадут за мной вернуться?
Она еле удержалась от того, чтобы сказать «опять не дадут». Ей не хотелось упрекать его, даже намеком не хотелось.
– Мы пошли бы вместе сразу! – расстроенно произнес он. – Но они просто вырвут тебя из рук на улице, это же понятно. И выдворят меня немедленно, чтобы я ничего не успел уже предпринять. И куда они отправят тебя, ты понимаешь? Я не могу рисковать. Все нужно сделать сразу, резко и жестко.
Полина понимала, что он прав. Но все-таки спросила:
– А если они схватят на улице тебя?
– Побоятся. Это слишком большой международный скандал. А они еще трусливее, чем фашисты. И считают, что мир стоит на тайных замыслах и секретных договоренностях.
– Разве это не так?
– Нет. Они судят по себе.
Роберт поднялся, быстро поцеловал Полину в макушку и пошел к двери.
– А на чем стоит мир? – спросила она ему вдогонку.
Он обернулся, не ответил, улыбнулся и вышел.
Она вскочила, бросилась следом, прижалась к двери. Ей пришлось собрать все свои силы, чтобы не выбежать в коридор и не закричать, что она все равно пойдет с ним.
Рисковать было нельзя. Она понимала это даже лучше, чем Роберт, потому что он о ребенке не знал, а она знала.
Она заперла дверь на замок и на цепочку.
Час это очень долго. Невыносимо долго. Чем заполнить час, который похож на дырявое ведро – сколько ни лей в него воду, она тут же вытекает?
Полина снова села на стул посреди комнаты. Плащ она не сняла и, садясь, почувствовала угол коробочки в кармане. Да, ведь у нее сегодня состоялась помолвка!
Она вытащила коробочку – скорее, плоскую металлическую шкатулку с вензелем, теперь разглядела, – и вынула из нее подарок. Кольцо оказалось впору на безымянный палец левой руки. Мама носила обручальное кольцо на правой, как принято в России.
