Толкнув дверь, он удивился, увидев там Алена, стоящего спиной к нему у мольберта. Он даже не потрудился обернуться, когда говорил:
– Мне очень нравится этот пейзаж… Ты его скоро закончишь?
Жан-Реми подошел, взглянул через плечо Алена. На небольшом холсте была изображена скрипка Лафонтена под грозовым небом. Тона черно-серые и синие не удовлетворяли больше Жана-Реми, и он вздохнул.
– Я не думаю ее когда-нибудь закончить, нет.
– Жаль, я бы тебя об этом очень попросил.
– Почему эта, о Боги?
– Потому что она мне нравится.
– Правда? Она будет у тебя послезавтра.
Вдруг Жан-Реми более внимательно посмотрел на свою работу, пытаясь понять, что он мог из нее извлечь. Ален повернулся к нему.
– Это очень мило, спасибо. Видишь ли, с тех пор, как я оставил овчарню Виржилю и вернулся в Валлонг, я нахожу свою комнату немного… голой. Я ее отремонтирую, поменяю мебель. И если ты отдашь мне эту картину, я думаю, что буду с удовольствием смотреть на нее каждое утро.
Пораженный Жан-Реми помолчал. А затем ответил срывающимся голосом:
– Если ты думаешь смотреть на нее с удовольствием, я напишу ее со страстью. Мне, конечно, не хватает скромности, но я должен суметь сделать настоящий шедевр для тебя, мне стоит только попросить себя!
У него была такая горечь в голосе, что Ален отстранился настороже.
– О, не уходи, только не сейчас, когда сказал мне комплимент, это не так часто случается!
С разочарованной улыбкой он снова посмотрел на картину, потом продолжил:
– Я достаточно знаю твои вкусы, чтобы написать такую картину, какую ты желаешь… Это будет легко, потому что ты ее хочешь, это тут же придает мне гениальности. Зато когда ты приходишь сюда и смотришь на мои картины, не видя их, я спрашиваю себя, не сменить ли мне профессию! Единственная проблема в том, что я не умею делать ничего другого…
Он глубоко вздохнул и отвернулся.
– Жан, – тихо сказал Ален, – что с тобой? Я пришел только для того, чтобы тебя…
– Ах, нет! Один раз ты можешь не просто проходить мимо. Или исчезни лучше. Я так больше не могу, я сойду с ума!
Он сделал три нерешительных шага к середине комнаты, остановился, опустил голову. Немного обеспокоенный, Ален смотрел на него не двигаясь.
– Знаешь что? – пробормотал Жан-Реми после долгой паузы. – Если бы ты не вошел сюда, когда тебя не приглашали, скоро будет тридцать лет, то может, я был бы еще местным художником, одаренным, но не больше. Ты меня… возвысил. Надо любить, чтобы творить, иначе останешься посредственностью. Я считаю, что мой талант это ты. Талант эпизодический и легко испаряющийся, как ты. Но наконец, я многим тебе обязан. По случаю, спасибо за все!
Ален не мог не заметить агрессивности интонаций, и сверх того, он ненавидел такого рода признания.
– Ты выпил? – ограничился он вопросом.
– In vino Veritas [Истина в вине (лат.).], нет? К тому же я собираюсь продолжить…
Он исчез в кухне, откуда вернулся через минуту со стаканом в руке.
– Если ты что-то хочешь, угощайся, но я представляю, что ты торопишься в Валлонг. Винсен, конечно, будет спать там сегодня ночью, и ты захочешь подышать с ним одним воздухом!
Последняя фраза достаточно удивила его самого, так что он резко замолчал. Он сделал глоток, не глядя на Алена, готовясь к худшему, однако ничего не произошло. Когда он набрался смелости и взглянул в сторону мольберта, он убедился, что Ален был погружен в картину.
– Мне очень жаль, – сказал он тихо, – сегодня вечером я очень плохая компания…
Вместо ответа Ален пошевелился и приблизился к нему. Он взял из его рук стакан со словами:
– Я приготовлю ужин. Я принес барабульки, хочешь?
Когда он пошел на кухню, Жан-Реми в замешательстве проводил его взглядом.
Магали аккуратно приподняла простыню над Шарлем, который спал с большим пальцем во рту, потом выпрямилась.
– Он такой милый, – прошептала она. Потушив лампу, оставив только ночник, она подошла к Винсену, стоявшему на лестничной площадке.
– Ты, должно быть, умираешь от голода! Но ведь сначала надо было заняться им… Я думаю, мы образцово-показательные дедушка и бабушка!
Ее смех был веселым, бежевый костюм безупречным, ее волосы были очень элегантно подняты вверх. Он пропустил ее вперед и пошел за ней по винтовой лестнице.
– Я сделала ограждение, поставь его на место, я не хочу, чтобы он мог упасть…
– Он будет спать до утра, не теряй рассудок!
– Я? Ты себя видел?
Она снова засмеялась, он почувствовал себя глубоко несчастным. Почему им понадобилось столько времени, чтобы снова начать понимать друг друга? Почему она смогла найти себя только вдали от него? Без него?
– Магали, – нежно сказал он.
На пороге кухни она повернулась, вопросительно взглянув на него.
– Я не могу остаться здесь на ночь? У тебя нет комнаты для гостей?
– Нет. Я приготовлю тебе ужин, а потом одолжу свою машину, чтобы ты вернулся в Валлонг.
– Но я…
– И если завтра утром ты наберешься смелости, то навестишь Виржиля в овчарне.
После трагедии он не встречал своего сына. Единственный раз они общались по телефону, когда Винсен ограничился тем, что передал ему требования Мари и объяснил, как он собирается ей противостоять. После этого звонка он лаконично сообщил, что все улажено.
– Ты думаешь, он не ценит то, что ты для него сделал? – настаивала Магали. – На самом деле он страдает от этой истории! Без Алена он давным-давно свалился бы. Я тебя знаю, я знала, что ты будешь его защищать, но он считал наоборот и окончательно от этого растерялся.
– О чем он думал?
– Он думал, что ты его не любишь, что ты считал его недостойным с того дня, как он провалился на экзаменах. И даже намного раньше…
– Это ложь!
– Да, Винсен, согласна, но скажи ему это сам.
– Я думаю, он должен сделать первый шаг. Ты не хочешь слышать о деньгах, ни о чем, я не буду тебе навязывать рассказ о том, что мне пришлось сделать, чтобы вырваться из когтей Мари!
– Это должно быть дорого тебе обошлось? Она не из чувствительных…
– В данном конкретном случае я действовал, как она. Но я на самом деле был связан по рукам и ногам. Это Сирил пошел на сделку благодаря Тифани.
– Какой ценой?
– Моя часть недвижимости в конторе обеспечивает им пожизненную ренту. И по окончании их учебы они будут знать, куда идти! Я сделал им обоим передачу права, которую я оплатил, теперь я должен подумать о Лукасе, чтобы не обделить его из-за дурачеств его брата!
