– Правда? Ну, я говорю о твоем назначении в Кассационный суд…
Винсен был захвачен врасплох. Даниэль пересек гостиную и встал перед ним с победным видом.
– Я работаю над этим уже месяцы! Или точнее, работаем мы с Софией.
Улыбаясь, он изобразил поклон перед братом.
– Господин судья… Я думаю, ты поднялся на вершину лестницы! Что называется предел, нет? Понятно, что предел в полном смысле этого слова.
Но Винсен все еще не реагировал, и Даниэль рассмеялся.
– О, как сказал бы папа, твое дело из бетона, твоя личная ценность и твоя карьера без ложных шагов стоят всех опор мира! Только вас было много в рядах, ты и стариканы, которые претендовали на самую высшую инстанцию!
– Даниэль…
– Если ты скажешь спасибо, я рассержусь.
– Спасибо.
Потом он вскочил с дивана и хлопнул брата по плечу.
– Ты чертовский негодяй, дружище!
Его голос дрожал от глубокого чувства, которое было трудно контролировать. То, что принес ему на серебряном подносе Даниэль, было результатом такой работы, стольких лет усилий, что он не мог посчитать все, что приносила ему эта новость. На больничной койке умирающий Шарль предсказал ему, что может с ним произойти до этого высшего суда, но он старался не слишком думать об этом.
– Кассационный суд! – повторил он напряженным голосом.
Он повернулся к Софии с улыбкой, полной благодарности.
– Так значит, ты участвовала в заговоре?
– Ты не знаешь, какое количество судей и высших чиновников я должна была обаять, как принцев! – весело пошутила она. – Может, по бокальчику шампанского, чтобы отпраздновать событие…
– Море шампанского, и сейчас же! – воскликнул Даниэль.
Сидя на краешке дивана, не пошевелившись, Беатрис чувствовала себя абсолютно непричастной к радости мужа. Он даже не взглянул на нее, ее с таким же успехом могло и не быть в комнате. Он продолжал обращаться только к брату, уже болтая, когда первый шок прошел.
– Ты представляешь, я больше никогда не буду судить события? Мучиться с совестью? Я буду биться только над законом, над текстом закона, интерпретацией текстов закона!
– И это тебя устраивает?
– Именно это я и люблю!
– И ты издашь еще кучу нечитабельных вещичек, чтобы их с уважением поставили в библиотеке ни разу не открыв!
– Если бы я прислушался к себе, я бы взялся за это сегодня же ночью!
Огорченная, оскорбленная, Беатрис встала, подошла к Винсену и обняла его за талию.
– Я могу тебя поздравить, мой дорогой?
Он опустил на нее взгляд, но посмотрел лишь секунду с легкой сдержанной улыбкой, которая ни от кого не ускользнула.
Через два часа после того, как они покинули дом Даниэля, Беатрис решила спровоцировать настоящее объяснение. В машине, которая везла их на авеню Малахов, она молчала, готовя аргументы. Несмотря на рождающуюся мигрень из-за шампанского или бесконечного вечера, она приступила к атаке, как только они переступили порог комнаты.
Стоя у комода, она демонстративно проглотила противозачаточную таблетку, как и каждый вечер.
– Ты видишь, что я делаю? – сухо бросила она.
Он закончил расстегивать белую рубашку, потом повернулся к ней.
– Нет, что?
– Я даю тебе возможность заниматься со мной любовью в полном спокойствии! Ты не хочешь ребенка, я принимаю меры предосторожности. Но этого тебе недостаточно, сказала бы я, ты поворачиваешься ко мне спиной каждую ночь… Днем тебя нет, а когда мы выходим вместе; я чувствую себя пустым местом!
Ее голос поднялся до писка, она сделала паузу, чтобы попробовать начать снова.
– Винсен, я тебя не узнаю… Это длится уже месяцы…
Она дала своему длинному платью упасть на пол и стояла, как скульптура, в белье из красного кружева, купленного по его желанию.
– Мне двадцать восемь лет, я не уродливая, не глупая, я твоя жена и я хочу тебя. Ты меня ненавидишь или ты больше не можешь?
Он выдержал время, чтобы рассмотреть ее, любуясь, прежде чем ответить:
– Ты потрясающа. В этом был вопрос? Твое тело? Приятное, спроси у любого…
– Я разговариваю с тобой!
– Ты не разговариваешь, ты кричишь.
В ярости она пересекла комнату, расстегивая по дороге свой бюстгальтер, который бросила на кровать.
– Значит, тебя это, правда, не трогает? Ты хочешь спать, ты опаздываешь на работу?
– Ирония у тебя не получается. Это искусство, знаешь…
Она должна была почувствовать себя смешной, но она была слишком несчастна, чтобы это замечать, и она пробормотала жалостным голосом:
– Есть другая женщина, у тебя любовница?
Хотя он был глубоко опечален за нее, у него не получалось ее жалеть.
– Нет, у меня нет любовницы, я тебе не изменяю, – сообщил он лаконично.
Она ему поверила, потому что он казался слишком равнодушным, чтобы соврать. И вдруг ей захотелось до него дотронуться, почувствовать на себе его кожу, обрести снова мужчину, в которого она влюбилась с первого взгляда, и который смог удовлетворить все ее женские желания, по крайней мере, в начале их романа.
– Это потому, что я хочу ребенка? Тебя это пугает? Но ты будешь его обожать, Винсен, я в этом уверена! Однако я не заведу его против твоего желания, я принимаю не сахарные таблетки! Я так тебя люблю, если бы ты знал…
Она позволила себе подойти к нему, он не пытался отстраниться. Он пользовался все время одной и той же туалетной водой, которую она с удовольствием вдохнула, потом она тихонько потянула за рукава рубашки, чтобы ее снять. Когда она начала расстегивать пояс, он схватил ее за запястье.
– Прекрати…
Но она уже успела заметить, что он ее хотел все-таки, и она настаивала, пока он резко не отошел.
– Что с тобой? – отчаянно вскрикнула она. – Ты больше не выносишь, когда я к тебе прикасаюсь?
– Я совершил ошибку, Беатрис, мы не должны были жениться. Я думал, что люблю тебя, я…
Она стала мертвенно-бледной, и он замолчал, удивленный. Он был убежден, что она играла комедию большой любви, он был готов закончить и произнести слово «развод», однако она, казалось, не играла горе, которое исказило ее лицо.
– Винсен, – прошептала она, – ты меня больше не любишь? Ты не любишь меня? Ты говоришь об этом?
Эти слова, которые она уже сто раз повторяла, провоцируя его, не веря в них на самом деле, только что стали жестокой реальностью.
– Нет, я не хочу, – пробормотала она, – ты не имеешь права! Дай мне еще один шанс, ты мне его никогда не давал! Мы не жили нормально, здесь я не дома, вся твоя семья не обращает на меня внимания, и ты делаешь как они, у меня даже не было права носить твое имя! Вы, Морван-Мейеры, вы расцениваете остальной мир с пренебрежением, вы недосягаемы, неприкасаемы…
