Она по-доброму над ним смеялась, как обычно. К тому же она сама настояла на проведении отпуска в Валлонге. После смерти Филиппа они какое-то время не ездили на юг, потом уступили мольбам Клары и, наконец, снова стали там бывать. Для Поля это была возможность повидаться с кузенами, а для них, несмотря ни на что, находиться в семье.
– Я заканчиваю через час, встретимся на стоянке, – решила она.
Он повесил трубку, потом убрал письмо врача в портфель. У него не было никаких причин ему звонить, он думал о следующих месяцах исходя из развития болезни, вылечить которую было невозможно. Состояние Мадлен будет мало-помалу ухудшаться, неумолимым образом до конца ее дней. Ее трое детей должны будут заботиться о ней. Бедняжка все-таки потеряла мужа, деверя, свекровь, и отныне ей некому было доверить свою судьбу, ей, которая всегда чувствовала себя не в состоянии управлять своей жизнью.
– О да, она знает… – пробормотал он вполголоса.
Она даже без труда ему это высказала: она доверяла только ему. Потому что он выбрал медицину, как и Эдуард, потому что он не противостоял, как Мари и Ален.
Он поднялся, окинул взглядом кабинет, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Покидать больницу было тяжело, если бы у него не было жены и двух сыновей, он никогда бы не уходил в отпуск. Смирившись, он отправился в обход в отделение хирургии, чтобы попрощаться со всей своей бригадой.
VIII
Валлонг, июнь 1976
Солнце жгло Прованс уже несколько недель и ночи не приносили никакой свежести. Каждое утро то же однообразно голубое небо уносило всю надежду на дождь, желанную грозу; потрескавшейся земле не хватало влаги, и оливковые деревья начинали серьезно страдать.
София и Даниэль выносили близнецов только в тень патио, где размещалась семья. Сиесты затягивались. Простыни были пропитаны потом, ставни оставались закрытыми весь день.
Безразличный к жаре Ален единственный шагал по холмам, предусмотрительно взяв с собой флягу с лимонадом. Уже на следующий день после приезда Винсен захотел пройтись с ним до оливковой рощи, и они ушли из дома сразу после завтрака, когда температура достигла уже отметки в двадцать восемь градусов, и начали стрекотать цикады. Оба были в джинсах, холщовых туфлях и белых рубашках, рукава которых были закатаны. Они не задумывались над тем, что были одинаково одеты и шагали в ногу. Время от времени Ален останавливался, чтобы показать что-то Винсену. На самом деле он делал это, чтобы дать тому отдышаться.
– Смотри, там миндальные деревья, которыми твой сын особенно интересуется. Я посадил их, когда миндальное печенье снова вошло в моду, ты помнишь?
Ну вот, Виржиль заботится о новых клиентах, более прибыльных, как ему кажется… Я ему позволяю, у него много идей!
– А у тебя много терпения. Я не знаю, как ты с ним ладишь, он всегда такой агрессивный!
Молодой человек принял своего отца и мачеху скорее холодно, что касается Сирила, того он решительно проигнорировал.
– Пускай он злится на меня из-за Беатрис, что уже глупо, но он больше не разговаривает с Тифани!
Ален снова остановился и повернулся к Винсену.
– Тебе разве не было трудно принять ситуацию, а?
– Да… Конечно да. Но это моя дочь, и я желаю ей счастья, но ведь, кажется, только Сирил способен сделать ее сегодня счастливой. Может, у них это пройдет. Они такие молодые!
– У тебя было время с ним поговорить?
– За кого ты меня принимаешь?
– За торопящегося человека.
– Ален…
– Или очень занятого, если хочешь.
– С тех пор, как Мари поставила меня в известность, я говорил с Сирилом.
– Я знаю. Он от этого пришел в плохое состояние, он мне звонил до и после.
Удивленный Винсен заинтригованно взглянул на него и пробормотал:
– Тогда зачем ты задаешь мне этот вопрос?
– Судя по тому, что он мне рассказал, ты говорил не с ним. Ты произнес нравоучительную речь, нет?
– Но… да! Я должен был его поздравить? Он спал с Тифани, когда она была еще ребенком! Однако у меня не было ни малейшего желания его затыкать, он одновременно умирал от страха и дико храбрился, чтобы убедить меня, очень трогательно…
– Точно так же, как и ты, когда притащил Магали в кабинет твоего отца.
Имя его бывшей жены, так же как и напоминание о молодости, увлекли Винсена в ностальгические размышления.
– Как давно это было… – сказал он почти шепотом. Его очевидное смятение заставило Алена улыбнуться, и он ласково подтолкнул его.
– Пойдем, не будем стоять на самом солнце.
Они медленно зашагали дальше, спустились в первую оливковую рощу и добрались до тени деревьев. Деревьев, которые росли и тридцать пять лет назад, когда они были беззаботными детьми.
– Я ходил на выставку Жана-Реми, – сообщил Винсен через мгновение. – Мне очень понравилось… Он, наконец, показал тебе картину, на которой изображен ты?
– И которую ты хотел купить? Да.
– Я хотел пригласить его на ужин, но у него не было времени. Ты можешь это устроить в эти дни?
Ален резко остановился и набросился на него.
– Почему ты вдруг хочешь лучше с ним познакомиться? Из-за его известности?
Раздраженный, Винсен пожал плечами, но спокойно ответил:
– Потому что он является частью твоей жизни.
– Это не ново!
– Нет, но я тебе напоминаю, что мы годы избегали друг друга, ты и я!
Незаметно их тон стал повышаться, и воцарилось короткое молчание, которое первым прервал Ален.
– Ты прав. Я передам приглашение.
Он опустил глаза на фляжку, которая висела на поясе, взял ее, открутил крышку, потом откинул голову, чтобы попить большими глотками. Переведя дыхание, он бросил:
– Я рад, что ты здесь. Хочешь пить?
Винсен кивнул, счастливый утолить жажду. Ален продолжил:
– Я никогда больше не хочу с тобой ссориться.
Они оба от этого страдали, но только Ален имел смелость это признать, это выразить. Они пошли дальше, на вершину холма. Жара становилась знойной, хотя сухость делала воздух сносным, и пятнистые ящерицы даже не разбегались перед ними.
– Ты в Париже хоть немного занимаешься спортом? – побеспокоился Ален, взглянув на Винсена.
На его лице начинала проявляться усталость, а рубашка была уже мокрой от пота.
– Я записался в спортивный зал, но никогда туда не хожу!
– У тебя остается спорт в постели…
Винсен закатил глаза, наконец, остановился запыхавшись.
– Ты выиграл, я прекращаю, я сдох.
