– Мне плевать!
Она встала и на секунду задержалась у кровати. Ночник, который она должна была зажечь рано или поздно, подчеркивал ее совершенное тело. Он прошелся взглядом по ее бесконечным ногам, узким бедрам, маленькой круглой груди, которую он с таким наслаждением ласкал. Она была не просто красива, она еще хорошо занималась любовью.
– Ванная рядом, – сказала она не двигаясь.
– После тебя…
– Почему не вместе?
– Очень хорошо. В таком случае мы никогда не поужинаем, но мне все равно.
С болью в мышцах он встал. Он подошел, прижался к ней, положил ей голову на плечо. Они долгое время стояли обнявшись, тихие, немного удивленные тем, что с ними происходило. После Магали Винсен не испытывал ни малейшего чувства в своих редких связях. Их развод его уничтожил, он больше не хотел любить. Даже если он об этом никогда не говорил, он страдал месяцами, утопая в работе, чтобы избежать чувства вины и горя. В его глазах женщины были лишь обязательным дополнением, он испытывал к ним только проходящее желание, потом однодневное удовольствие. Эгоизм, который он отлично понимал и который не удовлетворял его. Встреча с Беатрис должна была закончиться, как и все остальные, только на этот раз он не хотел уходить. Наоборот, он снова испытал странное чувство, что она тоже была такой же покинутой.
– Я не хочу, чтобы ты уходил, – прошептала она. – Ты, должно быть, тот тип мужчин, с которыми не встречаются дважды. Дай мне шанс пойти дальше.
– Шанс? Полно, Беатрис, ты первая пресытишься…
– Значит, у нас есть будущее?
Она так резко вскинула голову, что сильно ударила его по подбородку. Он почувствовал вкус крови на языке.
– Я сделала тебе больно? – забеспокоилась она.
– Нет. Но ты это сделаешь рано или поздно.
– Почему?
Она услышала, как он глубоко вздохнул, потом, наконец, прошептал:
– Потому что ты слишком молода для меня. Значит, из нас двоих я точно проиграю.
Она с бьющимся сердцем обвила его руками и пробормотала:
– Я буду любить тебя всю жизнь!
– Остановись, это глупо.
Чтобы заставить ее отойти от него, он взял ее за плечи, но она отбивалась, пока они вместе не грохнулись на кровать.
– Займись со мной любовью, – сказала она тихо.
Его не надо было просить. Он уже умирал от желания.
Жан-Реми скромно стоял спиной, как будто разглядывал картины, как простой посетитель, пока Магали говорила с клиентом. Услышав, что зазвенел колокольчик двери, он, наконец, обернулся.
– Ты была великолепна! – воскликнул он.
– Правда?
– Клянусь. Он вернется, поверь мне. Можешь считать, что продажа состоялась.
Магали ослепительно улыбнулась ему. Она была в брючном костюме, который ей поразительно шел, не очень мудреный, но прекрасно скроенный. Это он помогал выбирать ей одежду с тех пор, как открылась галерея, так же как он руководил оформлением магазина и выбирал художников, которые будут выставляться. Мысль о художественной галерее была не очень свежей в Сен-Реми-де-Прованс, но имя Жана-Реми Бержера, выгравированное золотыми буквами на стеклянной двери, привлекало настоящих любителей. С самого начала он предупредил Магали, что она должна предпринять большое усилие, чтобы понять, как работать в этом виде коммерции. Для нее, совершенно ничего не понимающей в живописи, это был спор, пари, заключенное между ними. Пари, которое она решила выиграть.
– Ну, у тебя получается, наконец, я был прав, – сделал он вывод.
Она подошла к нему с другого конца выставочного зала и поцеловала в шею.
– Ален и, ты, вы чертовски симпатичные парни!
Никогда она не могла их отблагодарить должным образом за то, что они для нее делали. Жан-Реми вел себя всегда очень любезно по отношению к ней, даже когда она у него убиралась и не знала еще Винсена. Конечно, она полностью сознавала, что он никогда бы не открыл эту галерею, если бы Ален его не попросил. Но так как он был готов исполнить любое желание Алена, который редко просил о чем-либо, то воспользовался ситуацией. Так как надо было заняться будущим Магали, он весело взял все в свои руки.
– А ты удивительная женщина, я никогда не верил, что…
– А, видишь, ты не верил!
– Да нет, но я думал, что тебе понадобится больше времени. Тут ты меня только что поразила. Неужели мы начнем зарабатывать деньги?
Он засмеялся и она вслед за ним, зная, что он шутит. Он абсолютно не нуждался в деньгах, его картины были на таком хорошем счету, что он мог даже прекратить писать и оставался бы богатым. В пятьдесят пять лет у него была еще фигура молодого человека. Взгляд его голубых глаз не потерял своей насыщенности, но белые пряди вперемешку с его светлыми волосами и несколько морщин выдавали его возраст. Магали, напротив, казалось, не тронуло время. Она блистала в полном расцвете, и большинство мужчин оборачивались на нее. С тех пор, как она стала работать в галерее, она обрела удивительную веру в себя. Зарплата, каждый месяц поступавшая на ее счет, была предметом ее гордости. Эта сумма была больше, чем алименты, которые переводил ей Винсен.
– Думаю, можно закрываться, уже поздно.
Она нажала на кнопку, закрывающую железные ставни, выключила лампочки, которые освещали картины. Они вышли на маленькую площадь, где возвышался один из многочисленных фонтанов Сен-Реми. К вечеру жара немного спала, и группы прогуливающихся еще толкались на тротуарах или задерживались на террасах кафе.
– Став твоим начальником, я, по крайней мере, могу видеть твоего сына, – пошутил Жан-Реми. – Не будь галереи, Ален ни за что не согласился бы его мне представить!
Несмотря на легкость тона, она почувствовала всю горечь. Она слишком хорошо понимала его проблему, пережив ее сама, и могла только пожаловаться.
– Мне надоело постоянно держаться в стороне от этой проклятой семьи Морванов! – добавил он.
– Успокойся. Ты не много теряешь. Кого ты хотел бы узнать? Мать Алена? Да храни тебя Бог! Это идиотка, и она злая.
– Да, я знаю… Но иногда у меня создается впечатление… что я ничего не значу для него.
Со временем эта претензия переросла в идею фикс. Его чувства к Алену, не ослабевающие, стали более глубокими, более напряженными, и делали его очень уязвимым.
– Ты не прав, Жан-Реми. Он тебя любит, и ты это прекрасно знаешь.
– Нет, я этого не знаю! Если бы я был в этом уверен, я спал бы по ночам и мог писать!
Смущенная, она повернулась к нему и увидела, что он уже жалел о своей откровенности.
– Ты не можешь писать? – спросила она тем не менее.
– Нет. Но я предпочитаю об этом не говорить.
Они подошли к черному кабриолету Жана-Реми, откидной верх которого был опущен.
