Он посмотрел на сидевшую молча Жозефину. Украдкой взяв ее руку, Давид пожал ее. Чувствует ли она облегчение, разделив наконец, с ним свое бремя? Тень от забавной шляпки, которую она не снимала целый день, упала ей на лицо, и Давид не видел его выражения.
—Я бы мог избавить вас от обязанности есть торт, но у нас же свадьба!
Внесли яблочный пирог, украшенный фигурками жениха и невесты — еще одно фирменное блюдо. Метрдотель поставил пирог перед Валентиной и вручил ей нож и лопатку.
— За влюбленных голубков! — разнесся над столом зычный голос Жиля.
Давид спросил себя, случалось ли ему попадать в такую переделку. Он догадывался, что Жо возьмет с него слово молчать и он никому и никогда не сможет рассказать о том, что узнал. Да и как рассказать такое лучшему другу? Альбан как раз обходил вокруг стола, собственноручно угощая гостей пирогом.
— Спасибо, что ты сегодня с нами, — сказал он Давиду. — Друг, свидетель и вдобавок прекрасный кавалер для нашей Жо, которая весь вечер трещит как сорока!
Он поцеловал бабушку и вернулся к Валентине.
— Ты ведь не подложишь ему свинью? — шепотом поинтересовалась Жозефина.
— Я знал, ты заставишь меня пообещать, что я буду хранить молчание. Ты за весь вечер так ничего и не съела, придется наверстывать пирогом.
— Знал бы Альбан, какого грубияна он пристроил мне в кавалеры! — нашлась Жо с ответом.
Краски вернулись на ее лицо, и она даже пыталась улыбаться. Зал ресторана понемногу пустел. В это время года в такие места, как отель «Ferme Saint-Simeon», предлагавшие гостям изысканную кухню класса люкс, с удовольствием наведывались многочисленные гурманы-англичане, но они уже отправились спать.
— Мои дорогие, — обратился Жиль к жениху и невесте, — в брачную ночь вам не придется рисковать жизнью на обледенелых дорогах. Я заказал вам комнату здесь, в отеле, и это мой подарок!
— Он нашел-таки возможность за что-нибудь заплатить! — задохнулся от смеха Коля.
Пропустив насмешку мимо ушей, Жиль проводил Альбана с Валентиной к столику регистратора, а остальные гости вышли в вестибюль. Давид помог Жозефине надеть пальто. Последний вопрос обжигал ему губы.
— Феликс… Эта авария… Это не несчастный случай?
— Конечно нет. Не знаю, как ему удалось добраться до фабрики в таком состоянии, но когда Антуан, как и было условлено, ему позвонил, Феликс ответил, что ни дня не проживет без Маргариты, и попросил у него прощения.
Жо застегивала пуговицы на пальто, а Давид смотрел на ее изборожденные венами руки. Перед ним стояла женщина преклонного возраста, которая много отдала и много страдала. В течение двадцати пяти с лишним лет она упорно отстаивала свою версию случившегося: невестка в состоянии временного помешательства на почве депрессии застрелилась, а ее сын, узнав страшную новость, слишком торопился вернуться домой. Вполне понятная история, в нее легко поверить. И все верили. Правда была куда страшнее, но Антуан с Жозефиной предпочли ее скрыть.
«И правильно сделали».
Они сделали так, чтобы их внукам не пришлось краснеть за своих родителей, подарили им будущее.
— Я вызвал два такси. Свои машины мы оставляем здесь! — объявил, подходя, Жиль. — Жо, твоя шляпка — настоящий раритет! Надеюсь, ты оставишь ее в наследство Софи!
Он громко засмеялся над собственной шуткой, а бабушка ласково потрепала его по щеке. Давид воспользовался моментом, чтобы выйти на улицу и вдохнуть ледяной ночной воздух. Ветер понемногу стихал.
«Какая же Жо хитрюга! Она все-таки исповедалась перед внуками, но так, чтобы они ее не слышали. Вопреки всему она сняла груз с души, но теперь его придется нести мне».
Давид улыбнулся при мысли о том, что за такое самопожертвование он теперь может хоть десять раз на дню требовать, чтобы Жозефина ему погадала.
* * *
Рука об руку, Валентина и Альбан гуляли по песчаному пляжу и смотрели на море. Через несколько часов начнется новый год, год, в котором они станут родителями.
Вернувшись утром из Гонфлера, они предложили съездить в Трувиль за устрицами — вся семья настойчиво требовала устриц на ужин. Но, попав в рыбный магазин, «оторвались» по полной: накупили маленьких серых креветок, лангустинов и моллюсков — литторин и венер. Огромное блюдо с морепродуктами едва поместилось в багажнике «твинго». Можно было возвращаться, однако им вдруг захотелось прогуляться вдвоем под лучами солнца, то тут, то там пробивавшими большие белые тучи.
— Я могу идти так много-много часов! — сказала Валентина, которая, судя по всему, чувствовала себя прекрасно.
— Почему бы и нет? Ты можешь выезжать на пляж каждый день, море всегда на месте, — пошутил Альбан.
Он обнял ее за талию, приподнял и закружил над землей. Потом осторожно поставил на песок и поцеловал.
— Вчера ты была просто прекрасна.
— А сегодня уже нет? В широкой куртке и старых джинсах я тебе не нравлюсь? Ты хочешь, чтобы твоя жена всегда была одета, как модель, чтобы на нее всегда приятно было смотреть? От тебя, что бы ты ни надела, глаз не отвести! Но я говорю о вчерашнем вечере, когда там, в номере «Ferme Saint-Simeon», ты, обнаженная, вышла из ванны.
Воздев очи к небу, Валентина вложила руку в ладонь Альбана.
— Ненасытный…
— Беру пример с тебя, дорогая.
Прижавшись друг к другу, они какое-то время наблюдали за плывущими далеко, на линии горизонта, кораблями.
— Мне очень нравится жить здесь, — мечтательно протянула Валентина. — Ты сделал правильный выбор, Альбан.
Он тоже на это надеялся, но не был уверен до конца. Он не мог забыть, как противилась Жозефина его решению поселиться на «Пароходе». А потом обнаружились бумажник Феликса и молитвенник Антуана, породив массу вопросов, на которые не было ответов.
— Ломаный грошик за твои мысли! — шутливо проговорила Валентина. — Но даже предложи я тебе два миллиона, ты все равно не скажешь, ведь правда?
Не отвечая, он подарил ей одну из своих улыбок, от которых ее сердце таяло.
— Поедем-ка домой, — смирилась она.
Они поднялись к казино, сели в машину и включили отопление салона на полную мощность.
— Да, зимнее солнце радует, но не греет, — заметил Альбан.
— Зато зимнее небо прекрасно! Нормандское небо просто создано для художников!
Альбан оторвал взгляд от дороги и посмотрел на тучи. Он чувствовал себя прекрасно, в душе воцарился мир, какого он не знал многие месяцы. Он был в полном согласии с самим собой. Поворачивая к вилле, Альбан вдруг поймал себя на том, что считает дни, оставшиеся до вступления в должность в аэропорту Сен-Гатьен-де-Буа. Ему хотелось приступить к работе, хотелось видеть, как садятся и взлетают самолеты.
Выросший перед глазами фасад «Парохода», весь в солнечных бликах, показался Альбану великолепным. Наверное, это самый красивый дом из всех, которые ему доводилось видеть, и он стоит усилий, потраченных на реставрацию.
