— Повеселитесь тут с братьями, а я вернусь в пятницу вечером, правда, скорее поздно, чем рано.
— Ты уверена?
— Конечно.
— Знаешь, я воспользуюсь твоим отсутствием и перекрашу стены в ванной.
Она улыбнулась и взъерошила Коля волосы.
— Делай, что твоей душе угодно! Особенно если это будет так же здорово, как в комнате. А я говорю положа руку на сердце: это действительно здорово!
Малори снова пробежалась глазами по стенам. Каждая была окрашена в свой цвет, что визуально меняло пространство. Для дверей и окон Коля выбрал более темный тон, и теперь они выделялись на общем фоне, а потолок стал казаться еще выше. В ансамбле с паркетом из светлого дуба комната теперь играла в солнечном свете всеми оттенками меда.
— Ты устроил нам лето посреди зимы, — сказала Малори и снова повернулась к мужу. — Ну что, сейчас тебе лучше? Ты больше об этом не думаешь?
— О своей матери? Думаю.
— Зря. Она была сумасшедшей, с этим ничего не поделаешь. И не надо считать, что ты был нелюбимым ребенком. Жозефина всегда была рядом, и твой дед, и братья… А теперь рядом с тобой я. Мне кажется, лучше, когда скелеты остаются в своих шкафах.
Коля, как обычно, внимательно слушал жену, и когда она замолчала, улыбнулся ей. Конечно, ей не хочется, чтобы он страдал и мучился напрасно. Коля всегда отличался от других, ему словно чего-то недоставало. Малори сразу это почувствовала. До недавнего времени Коля не знал причину, но, быть может, впоследствии он восполнит этот пробел…
— Я люблю тебя, мой Коля, — нежно сказала Малори.
Она любила мужа за его чувствительность, оригинальность, за все то, что отличало Коля от остальных. В их отношениях не было места принуждению и соперничеству. Они рука об руку шли к счастью.
— Что может заставить человека убить своего ребенка? — задумчиво пробормотал Коля. — Может, я был крикуном и целыми днями не давал матери покоя? Но если так, зачем было брать меня к себе в спальню? В доме полно комнат…
— Стоп! Мы договорились, что ты больше не будешь об этом думать, Коля.
— Ладно, попробую не думать. Пожалуйста, никому не рассказывай. Жиль не стал ничего говорить Софи, а Альбан — Валентине. Из-за детей. Из-за того, что существует риск, что они…
— Слава Богу, что у нас нет детей.
— Я с тобой согласен.
Малори пододвинулась, чтобы положить голову мужу на плечо.
— Какой ты видишь нашу ванную?
— В нежных тонах. Цвета чайной розы, возможно, с добавлением кобальтово-синего.
Он пустился в описание своих замыслов. У них завязалось оживленное обсуждение, и две минуты спустя они отправились в ванную, чтобы сделать кое-какие наброски.
* * *
Альбан поставил чайник на стол и повернулся, чтобы взять тосты. Валентина с улыбкой следила за ним, таким внимательным и предупредительным.
— Если бы в тот вечер не пошел дождь, — сказала она, — меня бы здесь не было!
— В какой вечер?
— В наш первый вечер. Когда мы, отчаянно промокшие, вместе ждали такси.
— Представь, а ведь могло бы приехать два такси вместо одного!
— Тогда ты не поехал бы со мной, не попросил бы у меня номер телефона, ты…
— Я узнал бы твой номер у друзей. Я сразу тебя заприметил.
— Врешь! На той вечеринке было столько симпатичных девушек!
— Нет, Валентина, это правда. Когда я увидел, что ты надеваешь пальто, я тут же схватил свое, потому что хотел выйти вместе с тобой.
Взволнованная этим признанием, она опустила глаза и посмотрела на левую руку, где на пальце сверкало подаренное накануне кольцо.
— Упрямец… — сказала она, улыбаясь. — Я не хотела, чтобы ты…
— Дарил кольцо в честь помолвки, и даже обручальное кольцо тебе не нужно. Ты мне уже говорила. Пускай это будет подарок к Рождеству.
Альбан разложил тосты по тарелкам, присел рядом с ней на скамейку и обнял за плечи.
— Ты — самое лучшее, что со мной когда-нибудь случалось, — шепнул он ей на ухо. — Разумеется, когда не упрямишься и не уходишь, хлопая дверью.
— Я не хлопаю дверью, — не согласилась Валентина. — Тогда мне было грустно, я на тебя разозлилась, но, выйдя на улицу, поняла, что мне некуда идти.
— Как это?
— А вот так. Я не могла сказать, что возвращаюсь к матери, потому что она мне не обрадуется, и это взаимно. И не могла вернуться к себе на Монмартр, потому что перестала платить аренду. Теперь у меня нет дома.
— Здесь ты у себя дома!
— Нет. Этот дом — «Пароход». Родовое гнездо Эсперандье.
— И ты теперь член нашей семьи. Тебя это огорчает?
— Скажем, мне это кажется… странным.
Увидев расстроенное лицо Альбана, Валентина решила объяснить свою мысль, но только после того, как сгрызла половину тоста.
— До нашей встречи я не знала, что такое счастливая семья, и у меня не было желания создать собственную. Мы с матерью и отчимом не любили друг друга, но нам приходилось жить вместе. Я сбежала оттуда при первой же возможности, и мне очень нравилось жить одной, быть независимой, не общаться с теми, кто мне неприятен. Потом, как ты знаешь, у меня был печальный опыт отношений с типом, который… В общем, после всего этого я решила, что не буду ни к кому привязываться, стану спокойно жить в своей берлоге.
— Я понимаю. Тебе тяжело все время быть в окружении людей, тем более что нас здесь много — мои братья, невестки, племянники, бабушка… «Пароход» принадлежит всей семье.
— Это придает ему особое очарование, дорогой. Я не могу представить, как бы мы месяцами жили вдвоем в таком огромном доме! В этих «родоплеменных» отношениях есть что-то жизнеутверждающее.
Она говорила это не только желая доставить ему удовольствие, но и потому, что действительно начала привыкать к родственникам Альбана. Несмотря на открытую антипатию со стороны Софи, Валентине, приложив определенные усилия, похоже, удалось завоевать свое место в семье. Быть частью большого клана — как это непохоже на привычное ей с детства состояние одиночества! Вдобавок ко всему, в свое время она одобрила намерение Альбана поселиться на «Пароходе» и теперь не могла пойти на попятный.
Валентина приподняла левую руку, и кольцо заиграло в лучах солнца.
— Кольцо имеет символический смысл, — тихо сказала она.
— Если не хочешь его носить, я это переживу.
— О нет! Я рада, что ты меня не послушал. Это первое украшение, которое я получила в подарок, и оно мне очень нравится. И это ты мне его подарил!
Поцеловав Альбана в уголок рта, она прижалась макушкой к его шее.
— Видишь, я всем с тобой делюсь. Всем, о чем думаю.
