Теперь он с беспокойством ожидал посадки в самолет. Он уехал из дому, не проверив, не следят ли за ним. Хотя нет: по сути, он не представлял собой сколько-нибудь значительной опасности. Исчезнув, он разрешит проблему: по крайней мере, он надеялся на то, через некоторое время о нем забудут все, включая Этьена.
Когда стюардесса «Эр Франс» объявила, что пассажиры могут пройти на посадку, он в числе первых направился к самолету.
* * *
Перед приходом Аксель Антонен воздерживался от слишком больших доз морфия. Ему не хотелось, чтобы она, застав его спящим и воспользовавшись этим, ускользала на цыпочках. На этот раз он был в полном сознании и страдал от колющей боли, почти непереносимой, но зато мог видеть ее, слушать и позволять убаюкивать себя ласковыми словами.
— Можно подумать, что мы в цветочном магазине! Твои приятели, похоже, сговорились…
— Нет, они приносят в основном книги, футболки, пирожные. Почти все цветы от наездниц.
Повсюду, где только можно было поставить вазу, виднелся пышный букет.
— До сих пор я полагала, что в больницу приносить цветы запрещено.
— Я сказал медсестрам, чтобы вечером они забрали все себе.
— Ты скоро станешь любимцем отделения! Или уже им стал, нет? Красивый молодой человек, неженатый и страдающий…
— Я холостяк поневоле. И сердце мое занято.
Аксель, не сумев скрыть своих чувств, выдавила неестественную улыбку.
— Не хочешь, чтобы я об этом говорил, да? Но я по- прежнему влюблен в тебя и ничего не могу с собой поделать. Я не в состоянии шевельнуться и ни на что не могу отвлечься, чтобы не думать о тебе.
— Перестань, Антонен. Я и так чувствую себя виновной в том, что произошло в тот день. Пожалуйста, не усугубляй!
— Виновной в чем? Тебе было плохо со мной? Для меня это чудесные воспоминания!
— Перестань, — твердо сказала она.
Настаивать означало лишь вызвать еще больший протест с ее стороны, и он знал об этом, тем не менее добавил со всей нежностью, на которую только был способен:
— Хорошо, молчу, но при условии, что ты оставишь мне лучик надежды.
Вместо ответа она взяла его здоровую руку и, ничего не говоря, пожала ее. Это молчание было приговором, который он не в силах был принять.
— Я очень несчастен, — прошептал он.
Но он не стремился смягчить ее. Из-за физической боли и после только что полученного очередного отказа ему внезапно захотелось остаться одному и поплакать над собой. Никогда Аксель не поверит ему, никогда не будет доверять настолько, чтобы позволить себе полюбить его! Он останется случайным любовником, которого держат за приятеля, пока она не влюбится в другого мужчину и не отвергнет его окончательно.
Чтобы больше не видеть ее, он повернулся к окну. Он должен был найти в себе смелость распрощаться с иллюзиями, перестать гоняться за несбыточной мечтой.
— Я приду завтра, — сказала Аксель, поднимаясь.
— Тебе нужно переделать тысячу дел, я знаю твой график. Не приходи и не теряй времени. Когда я вернусь домой, всем будет проще.
По мнению врачей, вернуться можно будет минимум через две недели. Через пятнадцать дней ему, может быть, удастся взглянуть на все со стороны, не терзаться неотступной мыслью понапрасну. После случившегося несчастья он стал очень уязвим и не желал оказаться в положении человека, выпрашивающего покровительства и расположения.
Он дождался, пока Аксель покинет палату, почти беззвучно закрыв за собой дверь, и впрыснул морфий.
* * *
В темноте они на цыпочках, словно воры-домушники, проникли в левое крыло. Эта часть огромного викторианского дома была необитаемой, но содержалась в безупречном состоянии на случай приезда непредвиденных гостей.
Кэтлин прошла перед Дугласом через холл к двери гостиной.
— Подожди, я включу свет.
Она на несколько секунд исчезла и, вернувшись, с триумфом щелкнула выключателем. Зажглись стенные светильники, осветив комнату холодноватым светом.
— Помоги мне снять чехлы, — приказала она Дугласу.
Они сняли белые чехлы, которые предохраняли три массивных кресла и канапе, обтянутые цветастым мебельным ситцем.
— Интерьер весьма, весьма английский, предупреждаю! Ладно, вот гостевая, рядом — кухня, оборудованная только для завтрака, на этом же этаже две отдельные спальни, разделенные ванной. Мама велела обустроить это крыло два или три года назад, уважая мою независимость. Нечего и говорить, что когда я нахожусь здесь, то предпочитаю свою девичью спальню в большом доме. Из-за ее размеров никто не рискует стеснить других! Впрочем, гости тоже предпочитают большой дом, и получается, что сюда никто не заходит: тебя здесь не потревожат.
Продолжая говорить, она направилась к бару из красного дерева, отделанного медью. Достала бутылку виски бог знает какого года, стаканы, формочку со льдом.
— Там есть и маленький холодильник, — объяснила она.
Выставив все на низкий столик, она буквально рухнула в одно из кресел.
— Черт возьми, нет никаких сил!
Дуглас с любопытством огляделся вокруг, оценивая место, где отныне ему предстоит жить.
— Когда мы были детьми и приезжали к вам на каникулы, здесь был амбар?
— Нет, старый зал для охотничьих банкетов или что-то в этом роде. Но в дождливые дни тут играли в бадминтон, помнишь?
— Прекрасно помню.
Кэтлин была на восемнадцать лет старше, и когда он был ребенком, то казалась ему принцессой, феей. Летом она редко бывала здесь, появляясь лишь на короткое время, но всегда пользовалась случаем, чтобы поиграть с младшими родственниками.
— Ты так добра, что принимаешь меня, Кэт.
Верная данному слову, она приехала за ним в аэропорт Ипсуича, куда он прилетел на какой-то развалюхе.
— Я не хозяйка здесь, Дуг, тебя принимают мои родители.
— Ты договорилась с ними?
— Все улажено, причем лучшим образом. Надеюсь, ты согласишься с этим. Мы немало поломали голову над тем, чтобы придумать… приемлемое решение.
— Я согласен на все, — ответил он потухшим голосом.
— Правда?
Она с улыбкой на губах оглядела его с головы до ног, прежде чем наполовину опорожнить стакан.
— Что с тобой, Дуг? В какую неприяность ты попал?
— Слишком долго рассказывать.
— Впереди целая ночь! Слушай, зажги маленькие лампочки и потуши настенные, этот свет слишком ярок.
Он так и поступил, и атмосфера в гостиной стала куда более уютной.
— Увидишь, это будет не так ужасно, — заверила она, пока он усаживался напротив.
