Оказавшись внизу, где были дешевые места, она заметила врача, которого только что привезли на дорожку, — он бежал к неподвижно лежавшему Антонену. Голос диктора продолжал звучать из громкоговорителей, из-за приближающегося финиша все более пронзительный.
Аксель пропустила лошадей, потом показала свой значок человеку из охраны, и он позволил ей пройти. Она побежала по траве и, пока догнала врача, подвернула лодыжку.
— Я его тренер! — закричала она, едва переводя дыхание. — Что с ним?
Бросившись на колени возле Антонена, она увидела мертвенно-бледное лицо и закрытые глаза.
— «Скорая помощь» подъезжает! — объявил врач. — Только не трогайте его.
Он не ответил на ее вопрос, и Аксель вообразила самое плохое. Перед ней отчетливо всплыла картина: Бенедикт, лежащий на бетонной дорожке во дворе в день, когда произошел несчастный случай, после которого он не смог двигаться.
— Антонен… — прошептала она.
Она присутствовала при достаточно многих падениях, чтобы понимать, насколько это серьезное, но сейчас отказывалась об этом думать. Потом все мысли из головы улетучились; она почувствовала, что ее берут под локоть и стараются поднять.
— Приехали врачи, — проговорил ей в ухо Ромен.
Его голос дрожал, и Аксель постаралась взять себя в руки. Она хотела одного: чтобы Антонен открыл глаза. Ничего другого.
— Он оказался под копытами, — объяснила она врачу.
— Да, я видел…
«Скорая помощь» остановилась возле них. Им велели посторониться, и Ромен почти насильно отвел ее в сторону.
— Нам скажут, куда его отвезут. Он в надежных руках…
Из-за барьера конюх и водитель фургона подавали им какие-то знаки.
— Федерала догнали, он цел, — пояснил Ромен.
Она чуть было не сказала, что ей наплевать, но это было неправдой. Она на секунду закрыла глаза и снова увидела, как все произошло. Федерал-Экспресс приземлился неудачно, передними ногами в реку, потерял равновесие и опрокинулся, отбросив Антонена далеко вперед. Должно быть, у парня был шок, он не поднялся сразу же, а полтора десятка лошадей уже взлетели над рекой. Видел ли он, что к нему приближаются их копыта?
— Он без сознания, но дышит, — объявил, подходя к ним, врач. — Его доставят в Гарш, в отделение скорой помощи клиники Раймон-Пуанкаре. Там прекрасный травмопункт…
Только что бежавшие лошади возвращались на взвешивание шагом, все в мыле. Некоторые наездники останавливались рядом с Аксель, задавая взглядом, но не осмеливаясь сформулировать вопрос. Она бессильно махнула рукой и отвернулась.
Антонена уложили на гипсовый матрас и погрузили в машину «скорой помощи». Последнее, что заметила Аксель, был цвет его шапочки, потому что с него не сняли шлем.
* * *
— Не знаю, госпожа Маршан, ничего не знаю!
Констан ломал руки в волнении и бессилии. После телефонного звонка Аксель он должен был взять на себя слишком многое. Прежде всего, обеспечить возвращение лошадей и их выгрузку из фургона. Затем пригласить ветеринара, чтобы на всякий случай осмотреть Федерал-Экспресса. Серия рентгеновских снимков, сделанных ветеринаром прямо в фургоне, стоила целое состояние, но, к счастью, последствий падения не выявилось.
Констан вызвал госпожу Маршан, умоляя ее побыть здесь до прибытия Бенедикта, вылетающего первым же рейсом. Затем отправил Ромена в Орли, потому что Бен, уезжая на целый месяц, не оставил там свою машину. Еще надо было совершить обычный обход конюшни и все проверить дважды, потому что Аксель дома не было. Потом вскочить на скутер и помчаться за продуктами, список которых составила госпожа Маршан. Наконец, позвонить Аксель на мобильный, чтобы справиться о здоровье Антонена. Но он смог лишь оставить голосовое сообщение.
— Черт побери, надеюсь, что он выживет… Почему меня не посвящают в курс дела?
— В клиниках нужно отключать мобильные, — напомнила госпожа Маршан. — Хорошо, что вы меня предупредили, в этом доме чудовищный беспорядок! Сделаю все, что могу, чтобы у господина Монтгомери не было шока по приезде, он ненавидит кавардак.
— Не думаю, что сегодня вечером ему будет до этого, — возразил Констан. — Но у вас еще есть немного времени, чтобы навести порядок.
Чем продолжительнее было отсутствие Бенедикта, тем больший хаос водворялся в комнатах.
— Во всяком случае, я уже приготовила настоящий французский ужин. Я прекрасно понимаю, что после пребывания в Лондоне у него, бедняжки, может возникнуть желание нормально поесть!
Госпожа Маршан подхватила пылесос, оставив Констана наедине со своими мыслями. Все, что он знал о несчастном случае, — это что Антонен в больнице в тяжелом состоянии. Ничего другого Аксель сказать не могла, в голосе ее звучали слезы.
— Чертовы клячи! — проворчал Констан.
Он поздравлял себя с тем, что отказывался садиться на лошадь. Падение Дугласа несколько лет спустя вызвало у него ужас. Теперь пришла очередь Антонена, замечательного парня, которого все любили. Особенно Аксель… Неужели она действительно думает, что он ничего не замечает? Вопреки умению скрывать свои чувства, глаза иногда выдавали ее, да и взгляд, которым она смотрела на Антонена, не всегда был безразличным.
— Она, наверное, сильно волнуется… И что теперь будет с предстоящими заездами?
— Вы разговариваете сами с собой? — поинтересовалась госпожа Маршан. — Лучше бы пересмотрели старые программы на столике в вестибюле. Я ведь не знаю, что можно выбросить.
— Я отнесу их наверх, в архив. Аксель разберется.
— Наверх? В этот капернаум, где даже кошке не найти своих котят?
Там убирать было запрещено. Аксель строго-настрого запретила хоть к чему-нибудь прикасаться, но госпожу Маршан это не смущало, потому что Бенедикт все равно там не появлялся.
Констан собрал кучу бумаг, дошел до кабинета, откуда распространялся приятный запах пчелиного воска, но, вместо того чтобы подняться по винтовой лестнице, задержался перед фотографиями, развешанными на стене. Казалось, отец и дед смотрят на него. Каждый в свое время, они улыбались в объектив, стоя перед знаменитыми скакунами, которые уже давно умерли. В один прекрасный день Аксель пополнит портретную галерею великих победителей. Возможно, рядом с Макассаром, на что она так надеялась. Но он, Констан, никогда не займет место на этой стене — он всего лишь второстепенный винтик в системе Монтгомери. Тем не менее без него весь комплекс забло- кируется, в этом он был убежден. На «первом конюхе» лежала большая ответственность, особенно в конюшне такого значения, и он выполнял свою роль с усердием.
Размышления неизбежно вернули его к двум ночным посещениям Дугласа. Эти мысли отягощали его совесть. Одним камнем было его молчание, вторым, куда более тяжелым, — ложь. Он солгал Аксель. Если однажды она обо всем узнает, что с ним станет? Будет ли и она, в свою очередь, лгать Бену? Или вся эта история обернется скандалом, драмой, которая приведет к распаду семьи?
