Сидя скрестив ноги на украшенном ромашками покрывале, Анна – в розовом топе, ожерелье из ракушек, голубых брюках-клеш и без обуви (ногти на ногах тоже были розовые) – листала журнал «Роллинг Стоун». Мебель была белая, сборная, а бледно-желтые обои скрывались под постерами с изображением певцов (Дженис Джоплин), мюзиклов («Волосы») и любимых киноактеров (Буч Кэссиди и Сандэнс Кид); в отличие от постеров большинства девочек ее возраста, постеры Анны были в рамках, потому что многие были с автографами.
У Анны были розовые щечки и лицо в форме сердца, как у матери, но глаза у нее были темно-карие, а волосы – ровные, струящиеся по спине – еще более темного, каштанового оттенка. Голову Анны украшала желто-голубая, расшитая бисером бандана. Анна часто пользовалась яркими тенями, и хотя сейчас на ней не было и следа косметики, даже губы были не накрашены, выглядела она потрясающе.
Майкл выдвинул белый стул из-за маленького белого стола, спрятанного между белой дверью в ванную и шкафом, украшенным билетами на концерты, которые они посетили во время поездок в Голливуд, и сел возле дочери.
– Нет домашнего задания? – спросил он, сложив руки.
Анна перевернула страницу журнала, не глядя на него.
– Уже сделала.
– Я думал, ты работаешь над сценарием.
Ей дали роль Марии в «Звуках музыки».
– Уже выучила, – сказала она, снова переворачивая страницу.
– Это мне кажется?
Глаза Анны по-прежнему смотрели вниз.
– Что кажется?
– Твое холодное ко мне отношение.
Она пожала плечами.
– Я хочу, чтобы ты знала: я очень благодарен тебе за то, что ты сделала для матери… за поддержку. Ты всегда много значила для нее, но теперь…
Анна удостоила его долгим холодным взглядом.
– Не изображай из себя Варда Кливера, ладно, пап?
– Ты предпочитаешь Арчи Банкера?
Анна почти улыбнулась, но спохватилась и посмотрела вниз, на фотографию Джейн Фонда на митинге в защиту мира.
– Я предпочитаю уединение.
Он наклонился, прижав руки к груди.
– В чем дело, Анни?
Она стрельнула в него глазами.
– Пожалуйста, не называй меня так. Это детское имя. Я не ребенок.
– Анна, в чем я провинился?
Она снова осуждающе взглянула на него. Внезапно Майк заметил, что в глазах дочери стояли слезы.
– А ты не знаешь?
– Нет, дорогая. Не знаю.
Ее губы скривились.
–
Тысделал это. Ты поощрил его.
Теперь он понял.
– Ты винишь меня, – сказал он, – из-за Майка.
– Он боготворил тебя. Тебе стоило только сказать: не едь. Сказать, что ты бы предпочел, чтобы он поехал в Канаду, а не во Вьетнам. Но он хотел что-то доказать тебе, пойти по твоим стопам. Доблестный герой.
– Я никогда не поощрял его. Я просил его не делать этого.
Ноздри Анны раздувались.
– Не мели чепухи! Ты сказал, что гордишься им за это… – она презрительно пожала плечами. – Теперь ты доволен?
Майкл пересел со стула на край кровати.
– Дорогая, это было его решение.
Ее глаза вспыхнули.
– Ты одобряешь эту войну?
– Нет.
– Правильно. Ты и мама всегда были против нее. И все, что мама говорила, оказалось правдой – вспомни эти чертовы документы Пентагона!
– Пожалуйста, не надо.
– Что, мои слова оскорбляют твой слух? – Она наклонилась к нему, насмешливо улыбаясь. – Я курю марихуану? Я вонючая хиппи? Дитя цветов, которое спит со всеми мальчиками в школе?
– Не надо…
– У меня есть друзья, которые нюхают марихуану, папа! А я такая хорошая, такая милая, я такая правильная маленькая дрянь… Я даже играю чертову Марию в «Звуках музыки»!
Потом гнев Анны превратился во что-то другое, ее подбородок задрожал, и она расплакалась.
Она беспомощно протянула руки к отцу, и он обнял ее и погладил, как ребенка, которым она для него и была.
Она плакала целую минуту.
Потом отстранилась, всхлипывая, и отец дал ей салфетку из коробки на тумбочке, и Анна взяла ее со словами:
– О папа, Майк когда-нибудь вернется?
Он не смог соврать ей.
– Я не знаю… я не знаю, дорогая. Поэтому ты должна быть сильной. Ради мамы.
Анна кивнула, высморкалась, взяла еще одну салфетку и вытерла лицо.
– Прости, папа. Прости.
– Я понимаю. Правда.
– Наверно мне… мне надо было сорваться на ком-то.
Он улыбнулся, пожал плечами.
– А я попал под горячую руку.
Она тоже улыбнулась, но улыбка быстро исчезла – вернулся гнев.
– Это нечестно. Война закончилась – закончилась, черт возьми!
Он покачал головой.
– Для нас она никогда не закончится. Особенно для мамы. Поэтому будь рядом с ней. В следующем году… когда ты уедешь в колледж… тебе нужно будет приезжать домой чаще, чем тебе хотелось бы.
– Если Майк… если он никогда не вернется, если его… если его убили – мы об этом узнаем?
– Может быть.
– Но… может, и нет? Мы можем оставаться в неведении всегда?
– Я хотел бы знать ответ на этот вопрос, Анни… извини, Анна.
Она бросилась к нему и сжала в объятиях. Крепко-крепко.
– Называй меня как хочешь, папа. Называй меня как хочешь.
Когда он выходил из комнаты, Анна вполголоса читала сценарий «Звуков музыки», а Кэрол Кинг тихо пела «Тебе нужен друг». В мире отца и дочери все снова было в порядке… насколько это было возможно без Майка.
Был понедельник, когда Майкл снова отправился в «Каль Нева» – он практически не выходил из дома после визита сержанта. Майкл сидел за столом, глядя в окно на зеленые сосны, блестящее озеро и ярко-синее небо, которые совсем не изменились, несмотря на то что мир семьи Сатариано перевернулся вверх тормашками.
Вчера было первое мая, а это значило, что казино скоро снова откроется. Почти весь персонал уже был здесь, не только уборщики, но и повара, и бармены, и… в общем, все. Слух о Майке уже разошелся, и один за другим работники останавливались, чтобы вежливо поговорить с боссом. Многие из них знали Майка, и Майкл был благодарен им за их сочувствие, хотя оно и причиняло боль.
Единственным разочарованием было недавнее увольнение Бобби Дарина, у которого возникли проблемы со здоровьем, кажется; но Кили Смит была готова занять место певца в Звездном зале Синатры, а у нее был большой опыт работы в «Каль Нева».
