Через день между ними был разговор, который закончился тем, что Лиля сказала Маяковскому — все, уходи навсегда.
И тут, как всегда, у Лили не одно объяснение, а несколько — для Маяковского, для Эльзы и для нас.
Эльзе она объяснила так: ей «опостылели Володины: халтура, карты и пр. пр…»
Карты? Но ведь они все трое играли в карты днями и ночами, и она, и Маяковский, и Осип; Осип — «классический игрок», Лиля и Маяковский — «азартные игроки». Халтура? Но ведь прежде это было хорошо, к тому же они жили на доходы Маяковского от этой халтуры. Ну, а «пр. пр…» — это, очевидно, его ревность, мрачность, тяжелый характер. Но ведь тяжелый характер Маяковского не новость, они вместе уже семь лет. И ревность была всегда, и Лиля, как прежде, ничего не скрывала, — хочешь, ревнуй.
Для Маяковского Лиля придумала красивую причину: им нужно расстаться для него самого. Потому что они обуржуазились, потому что у них «установился старенький, старенький бытик», и живут они неправильно, пьют слишком много чая с вареньем.
Лиля: «Длинный у нас был разговор, молодой, тяжкий. Оба мы плакали. Казалось, гибнем. Все кончено. Ко всему привыкли — к любви, к искусству, к революции. Привыкли друг к другу, к тому, что обуты-одеты, живем в тепле. То и дело чай пьем. Мы тонем в быту. Мы на дне. Маяковский ничего настоящего уже никогда не напишет».
Если бы Лиля сказала, что ее от него тошнит, что она видеть его не может, это было бы честно. А так нечестно! Они обуржуазились? Но каким Маяковский пришел к ней? Совсем не «буржуазным», одетым в желтую блузу мальчишкой с немытыми волосами. Ведь это она, все она, — весь этот лоск, розовые рубашки, ткани на костюмы из Лондона, из Риги. Несправедливо, что он «живет неправильно», а она точно так же, но ей можно. У сильного всегда бессильный виноват…
На Лилино «казалось, гибнем» Маяковский мог бы спросить: почему все, что было прежде, устраивало, а сейчас вдруг стало — больше не могу? Мог бы вскричать — что я сделал?!! И по-настоящему у Лили один ответ: ничего не сделал, ну и что?.. Просто надоело, и пошел вон…
Причина «расстаться для него самого» знакома любой хитрой кисе, которой до смерти надоел возлюбленный. Но, скорее, это все же причина для нас — мы же знаем об этом разговоре только из ее мемуаров. Ну, а что она на самом деле сказала Маяковскому, за что он так страстно просил у нее прощения?… Вряд ли за то, что они «тонут в быту».
Один придумывает, а другой верит, один гонит, другой плачет, у одного полная власть, а у другого рабская зависимость. Маяковский сам себя назвал «любящий идиот» и «для Лилика испытуемый кролик».
Маяковский вышел от Лили, зашел в кафе и написал ей:
«…Я вижу, ты решила твердо. Я знаю, что мое приставание к тебе для тебя боль. Но, Лилик, слишком страшно то, что случилось сегодня со мной, чтоб я не ухватился за последнюю соломинку, за письмо.
Так тяжело мне не было никогда — я должно быть действительно чересчур вырос. Раньше, прогоняемый тобою, я верил во встречу. Теперь я чувствую, что меня совсем отодрали от жизни, что больше ничего и никогда не будет. Жизни без тебя нет.
…Я не грожу, я не вымогаю прощения… Я знаю, нет такого обещания, в которое ты бы поверила. Я знаю, нет такого способа видеть тебя, мириться, который не заставил бы тебя мучиться.
И все-таки я не в состоянии не писать, не просить тебя простить меня за все.
…Но если ты даже не ответишь, ты одна моя мысль, как любил я тебя семь лет назад, так люблю и сию секунду, что б ты ни захотела, что б ты ни велела, я сделаю сейчас же, сделаю с восторгом. Как ужасно расставаться, если знаешь, что любишь и в расставании сам виноват.
Я сижу в кафэ и реву, надо мной смеются продавщицы. Страшно думать, что вся моя жизнь дальше будет такою.
…Ответь, ради Христа, ответь…»
Ей, наверное, было в тягость читать это, наблюдать его полный крах. Торчащие наружу нервы — это всегда некрасиво.
Лиля в мемуарах немного путается и рассказывает нам, что расстаться было решение самого Маяковского, — чтобы проверить себя. Но «…Я не вымогаю прощения», «Я знаю, что мое приставание к тебе для тебя боль», «Я вижу, ты решила твердо» — это ее воля, при чем здесь он?
«Я сижу в кафэ и реву, надо мной смеются продавщицы. Страшно думать, что вся моя жизнь дальше будет такою… Ответь, ради Христа, ответь…» За что мужчина может так просить прощения? Не за измену, не за предательство, не за то, что не так выступил и пересказал берлинские рассказы Брика, так униженно можно просить прощения только за то, что прогнали без всякой вины…
Лиля ответила на отчаянное письмо — сжалилась и заменила разлуку навсегда разлукой на два месяца. В ответ Маяковский написал Лиле, что будет честно, «до мелочей», выполнять ее условия.
Условия были такие: Маяковский остается в своей рабочей комнате на Лубянке, совсем рядом с Водопьяным переулком, с Лилей, всего пятьсот метров. К Брикам не приходит, не видится с Лилей. Не ходит в гости, не играет в карты и встреч с Лилей не ищет!.. А Лиля за это посмотрит, как он будет себя вести, и пересмотрит свое решение расстаться с ним — если этот его добровольный арест даст результат. Какой результат? Маяковский должен подумать, как «изменить свой характер». Если он изменит свой характер, свое поведение, то ровно через два месяца они увидятся. Такие условия для Маяковского. Для Лили условий нет.
Маяковский покорно согласился на «добровольный арест». Неужели ему не обидно, неужели он ничего про нее и про себя не понимает? Его как надоедливого, слишком шумного ребенка оставляют в темноте отдохнуть — побудь один и подумай над своим поведением… Понимает, кажется, все, пишет Лиле: «…Я по мановению твоего пальчика сажусь дома реветь два месяца». Но ему не обидно, он уже давно сказал: «В любви обиды нет».
…А если бы Лиля знала, что вся ее последующая жизнь, и положение в обществе, и материальный достаток, и слава, и друзья, и деятельность, и занятие мужа, с которым она проживет полжизни, все это будет Маяковский? И место в истории, и место в Интернете — кликните на «Лиля Брик» и увидите: «Лиля Брик — муза Маяковского», как будто это ее профессия. Если бы она знала, что все будет Маяковский, она бы его прогнала? Сказала бы тогда небрежно, словно ей безразлично, вернется он к ней или нет, — иди, дружок, и подумай, как ты дошел до жизни такой… Обидно за него и хочется немного поставить ее на место. Но как ее поставишь на место, если она уже навсегда на своем месте…
А если бы Маяковский сказал: «Иди к черту, Лиля!» И хлопнул дверью! Или нет, лучше бы он притворился равнодушным, улыбаясь, тихо прикрыл за собой дверь и ушел, насмешливо думая: «Посмотрим, как ты теперь…».
Он бы не мог, но — если бы? Тогда Лиля испугалась бы, и побежала, и вернула. На самом деле она не собиралась ничего терять.
Но Маяковский не притворился равнодушным.
Маяковский Лиле:
Выбегу,
