Маяковский ему интересен, Маяковский — это не зря потраченные время и деньги. «Ося влюбился в Маяковского». Радовался ему, восхищался его стихами, «огромностью» его личности, хотел первым слушать его стихи, хотел владеть им… — любил. Оба они, и Лиля, и Осип, любят Маяковского, а если любишь человека, нужно с ним вместе жить.
…И они стали втроем.
Это случилось до дачной жизни в Левашове или, по другим источникам, сразу же после их первого общего лета, и в этой истории Лиля уже повела себя как жена Маяковского.
История немного невнятная, как всегда, когда сплетня. Вроде бы Чуковский рассказал Горькому, что Маяковский обесчестил невинную девушку и заразил ее сифилисом, — прямо как в романе Мопассана. Мы можем верить Чуковскому, как верили в детстве («Жил да был Крокодил, он по Невскому ходил»), а можем не верить, потому что Чуковского обуяла ревность — у них была одна общая любовница, не у Чуковского с Крокодилом, а у Чуковского с Маяковским. Эта девушка была сначала любовницей Чуковского и «изменила» ему с Маяковским. Закончилось все мучительным разрывом с абортом. Было это четыре года назад, в 1914 году, и почему вдруг стало актуальной сплетней, непонятно. Но тем не менее сплетня состояла в том, что у Маяковского сифилис.
Яков Львович, тот самый, который обещал Лиле «устроить» ее в кинематограф, был всеобщий приятель и даже друг Горького, «бретер», «прожигатель жизни», по-сегодняшнему, светский тусовщик, знакомый со всеми и повсюду вхожий. Яков Львович от Горького понес эту сплетню дальше по всему Петрограду. Он тоже был лично заинтересован в том, чтобы опорочить Маяковского, — у него с Лилей то ли был роман, то ли он ее просто добивался. И цель его сплетни была простая и понятная — отдалить Лилю от Маяковского. В общем, Маша сказала Кате, что Катя сказала Маше, что… что Маяковский болен — у него сифилис. Сплетня распространилась по Петрограду и дошла до Бриков. А сифилис был тогда очень позорной болезнью, считалось, его можно подцепить только у проституток.
Услышав, что у Маяковского сифилис, Лиля не ужаснулась и не заплакала, а пошла прямо к Горькому и потребовала — пусть Горький скажет, кто источник сплетни. Это он нам Горький, классик, буревестник, а ей он был Горький, который часто сидел за картами у нее дома. Но все же он и для нее был знаменитость, классик, так что это было довольно смело. Горький уклончиво ответил что-то вроде «так, одно лицо» и «я узнаю»… Но Лиля не успокоилась и написала Горькому письмо — пускай это лицо немедленно даст ей адрес доктора, от которого получена позорящая Маяковского информация. И, чтобы Горький не отделывался от нее, потребовала дать ей письменный ответ. Ничего конкретного Горький ей так и не сообщил, очевидно, «одно лицо» насплетничало и не пожелало отвечать за свои слова.
Но дело не в том, кто кому насплетничал, а в том, как повела себя Лиля. Она даже не постеснялась передать от себя Горькому, что Маяковский не избил его только потому, что Горький старый и больной.
От другого сплетника, Якова Львовича, когда он подошел к ней где-то на людях, Лиля не стала требовать объяснений, а просто громко бросила ему «говно!».
Лиля, конечно, защищала не только Маяковского, но и себя — понятно же, что если у него сифилис, то и у нее, а такого пятна она никак не хотела. Но Лиля — молодец. Смелая. Не побоялась показаться смешной, невежливой или навязчивой или вот так просто взять и сказать — «говно!». Ну просто человек делал, что хотел, — здорово!
Что было дальше. Дальше была Москва, морковка…
Брики и Маяковский уехали из Петрограда в Москву весной 1919 года, сразу вслед за ленинским правительством. И тут возникает вопрос, такое большое удивление — а почему они уехали из Петрограда в Москву, а не вообще уехали из России в Европу? Да, Брик не имел разногласий с властью, с большевиками. Но ведь уже был 1918 год, уже Каннегисер застрелил Урицкого, уже большевики ответили на это страшным «красным террором», уже на улицах Петрограда арестовывали интеллигентных по виду людей, уже было «каждого десятого расстреляем за убитого товарища Урицкого» — почему они не уехали? Уже Каплан стреляла в Ленина — полуслепая, больная, она не могла удержать пистолет в руке, но «стреляла», — большевики уже себя показали.
Уже был голод, была разруха, почему они не уехали? Ни тогда не уехали, ни позже, пока еще было можно? Не уплыли на пароходе, как Эльза, не бежали по льду Финского залива, как Шкловский, не отбыли в «научную командировку» навсегда, как Якобсон? Почему они не эмигрировали?
Нет, конечно, очевидный ответ на этот вопрос — потому что футуризм, левое искусство было на коне в большевистской России. Брики принадлежали к левому искусству, и зачем им эмигрировать?.. Но это именно что очевидный ответ. На самом деле Брики ничему не принадлежали, Брик принадлежал себе самому, а Лиля принадлежала Брику. Они не были «людьми искусства», как Маяковский. Он — поэт, и этим исчерпывается его сущность, занятие и способ заработка. А Брики просто были рядом с искусством.
Что-то они хотели иметь в Советской России, что?..
Например: Брик, такой здравомыслящий, такой хороший аналитик, предвидел, что Маяковский станет главным, «первым пролетарским поэтом», и их жизнь при нем будет лучше, чем нищета за границей. Лучше быть идеологом культуры в России, чем таксистом в Париже. Но если Брик был такой провидец с Маяковским, то отчего же он не предвидел террор? Они с Лилей не погибли, но ведь могли погибнуть. Почему же они остались в России?
Да очень просто — эти люди любили «интересное». «Интересное» для них было очень важно, важнее многого, нужно отдать им справедливость. «Как-то, отвечая на вопрос, что он больше всего любит делать в жизни, Брик сказал: „…рыться в книгах, думать и говорить о проблемах искусства, прийти человеку неожиданно на помощь…“» Интереснее быть идеологом культуры в России, чем таксистом в Париже. Интереснее быть с Маяковским, чем нанизывать бусы из макарон в Париже. Брики были с большевиками, потому что с большевиками им было интереснее.
Это может быть так, а может, и не так… Часто бывает, что мотивы не настолько осознанные, не такие четкие, не такие глобальные, а так, вроде бы незначащая мелочь… К примеру, Брик просто не хотел бросать свою огромную библиотеку?..
Брики и Маяковский уехали в Москву. Москва стала столицей, а Петроград стал политической провинцией. Все самое главное теперь происходило в Москве. Конечно, семейным стратегом был Осип, но кто из них троих заторопился в Москву? Кто ринулся вслед за главными и за интересным, кто не пожелал ждать, пока Петроград окончательно затихнет, захиреет, превратится в культурную провинцию?
В Москве при помощи Якобсона Лиля, Осип и Маяковский поселились в крошечной комнатке с камином. Маяковский описал ее в стихах: «Двенадцать квадратных аршин жилья. Четверо в помещении — Лиля, Ося, я и собака Щеник».
И эта двенадцатиметровая комнатка больше всего говорит о том, что это именно была семья! Потому что при всей трогательности этого описания, как будто для детей, поневоле возникает такой же детский, непосредственный вопрос — а где они спали, втроем? О господи, где, где… Там стояли две кровати и раскладушка.
