– Но мне это приснилось! – воскликнула она. – Там, в лесу! У ручья, перед тем как я встретилась с Эоном, был волк, и мне приснилось, что он превратился в человека. А когда проснулась, надо мной стоял Эон в плаще из волчьей шкуры.
Дюкокан воскликнула что-то по-бретонски и снова перекрестилась.
– Да охранит нас Христос от всякого зла! – проговорила герцогиня и тоже перекрестилась.
– Вы, помимо прочего, встретились в лесу и с волком? – спросил Тьер. – Раньше вы об этом не упоминали.
– Я о нем и думать забыла – после Зона, – ответила Мари. Но теперь она ясно вспомнила того волка: обведенные черным глаза, клыки и высунутый язык. Она содрогнулась. – Я замахнулась на него палкой – и он убежал.
Тьер мысленно проклял суеверную жену Бранока и ее страшный рассказ. Ей следовало бы подумать, насколько пугающей будет ее история для той, кому Зон угрожал. Он приложил все силы к тому, чтобы прогнать эту тень.
– Конечно, он убежал! – твердо заявил он. – У волков трусливое сердце. Когда на них идет охота, они даже не поворачиваются, чтобы защищаться, а продолжают бежать, пока собаки их не загонят. Они боятся людей сильнее, чем самые робкие косули, – как грабители, даже этот самый Зон. Жена лорда Бранока поведала нам красивую историю о нем, но, по правде говоря, она внушает мне скорее жалость к нему, чем страх. В общем-то оказалось, что он всего лишь крепостной, которого слишком притесняли, он не выдержал, убил своего мучителя и сбежал. Встретившись с Тиарнаном, он снова убежал. Подозреваю, что бедняге больше всего хотелось бы, чтобы его оставили в покое.
В обычное время Мари посмеялась бы над историей вроде той, что рассказала Дюкокан. Однако она не могла насмехаться над ужасом, который видела в своем сне. Она проснулась и убедилась в том, что это явь, и не могла избавиться от ощущения, что под твердой поверхностью повседневности скрывается подземная река. Она вспомнила, как Эон прокричал что-то о бисклаврэ и махнул в сторону леса. Похоже, Тиарнан был уверен в том, что разбойник попытается его убить. Она неподвижно сидела у ткацкого станка, уставившись на челнок, зажатый в заледеневших руках.
Глядя на нее, Тьер мысленно послал Дюкокан в глубины ада. А потом он взглянул на Элин, сидевшую с округлившимися глазами и побледневшую от испуга. Он попытался придумать, как их успокоить, и с радостью понял, что такой способ ему вполне доступен. И ему даже не нужно лгать.
– «Если то, что о нем рассказывают, правда»? – презрительно сказал он. – Но если бы это было правдой, тогда Эон перестал бы быть бисклаврэ, потому что он оставил свой волчий плащ у источника Нимуэ. – К его глубокому облегчению, Мари подняла голову. – Я слышал об этом от братьев из Бонн-Фонтейна, – продолжил он, обращаясь уже прямо к ней и игнорируя остальных. – Они ходили к источнику, чтобы забрать трупы разбойников, которых убил лорд Тиарнан, потому что он поручил им их похоронить. Они нашли трупы лежащими поддеревьями на прежнем месте, а плащ из волчьей шкуры лежал отдельно, на солнце. Один из братьев захватил его с собой, чтобы использовать как подстилку, но вынужден был его сжечь, потому что он оказался страшно блохастым. Мне сдается, что волшебная волчья шкура Зона была просто шелудивым старым зимним плащом, настолько плохим, что он даже не побеспокоился за ним вернуться. Он не пришел и за телами своих товарищей. И сомневаюсь, чтобы он боялся дамы Нимуэ. Не похоже, чтобы он думал о ней, когда напал на вас, леди Мари. Нет, он боялся, что если он не уберется из этих мест как можно скорее, то рыцарь его убьет. Авуаз, которая отбросила собственные смутные страхи, когда заметила, что две юные дамы нуждаются в успокоении, рассмеялась.
– Я уверена, что вы правы, лорд Тьер, – сказала она. – Можешь не беспокоиться, леди Элин. Твой жених завтра приедет, целый и невредимый.
Во время вечерней трапезы Элин особого беспокойства не выказывала, но когда в замке начали готовиться ко сну, Мари обнаружила ее в солнечной галерее: она стояла, прислонившись к стене, и смотрела сквозь узкое окно на лес. Летние сумерки медленно прогоняли последние отблески сероватого света, и дождь продолжал хлестать.
– Проводить тебя в постель, леди Элин? – предложила Мари.
Элин шмыгнула носом и вытерла щеки. Мари подошла и встала рядом с ней. В комнате было темно: в это время года свечей не зажигали. Однако слабого света, падавшего из окна, оказалось достаточно, чтобы стали видны слезы Элин.
Секунду неловко помявшись, Мари положила руку на плечо девушки.
– В чем дело? – мягко спросила она, заранее зная, какой ответ услышит.
Элин снова шмыгнула носом.
– Мне неприятно думать о том, что Тиарнан сейчас там, совсем один. Сидит в каком-нибудь укрытии, под дождем, а может, рядом рыщет этот отвратительный Эон! Будет так ужасно, если он завтра не приедет, если я буду здесь ждать его, а он так и не появится. Как бы мне хотелось, чтобы он не уходил охотиться так часто!
– А он всегда так делал? – спросила Мари, не зная, что еще можно сказать.
Элин начала тереть глаза.
– Наверное.
Она слышала о том, какой Тиарнан отличный охотник, еще до того, как с ним познакомилась. Один из лесов Таленсака находился неподалеку от Комперского леса, и всякий раз, как ее отец с братьями обсуждали организацию охоты, кто-нибудь обязательно говорил: «Лорд Тиарнан из Таленсака говорит, что есть отличный олень (или кабан, или стадо косуль) там-то и там-то». И тогда кто-то другой отзывался: «Правда? Ну что ж, попробуем их найти». Она вспомнила, как впервые встретилась с Тиарнаном. Кабан, на которого он охотился, зашел на землю ее отца. Это было сразу после Рождества: одинокий всадник галопом подлетел к Комперу прямо по снегу, соскочил на землю и вошел в зал в белом вихре. Поздоровавшись с ее отцом, он заявил, что если тот соберется немедленно, то можно будет убить отличного кабана. Эрве уже через минуту сидел верхом, и все мужчины их дома тоже. Они присоединились к охотникам из Таленсака, гнали кабана до сумерек и убили его. А потом они все вместе вернулись в Компер, чтобы сидеть у огня, пить и обсуждать охоту. Она обратила внимание на Тиарнана еще до того, как ей сказали, кто это: всадник, прискакавший первым, в одиночку. Теперь он сидел среди других, смуглый и поджарый, изредка улыбаясь, но почти ничего не говоря. Когда она спела для присутствующих, он посмотрел на нее – и глаза у него засверкали. Да, Элин знала, что он все время охотится.
– Ну, вообще-то я не против охоты, – ответила она Мари, – но мне так не нравится, что он охотится один! Это... это неблагородно и несолидно! Люди говорят об этом всякие глупости.
Слова Алена уже давно не давали ей покоя.
– Мне кажется, что ему больше всего нравится охотиться одному, – сказала Мари.
Элин изумленно воззрилась на нее.
– Почему ты так говоришь? – спросила она с подозрением.
Мари сама толком не знала и потому ответила не сразу. Она очень живо помнила, как Тиарнан вышел из лесного полумрака: уверенно, как человек, находящийся у себя дома. Она помнила ощущение связи с чем-то огромным и живым.
