На просьбу позвать Игоря Ковалёва, паренёк басовито ответил, что таковой здесь никогда не жил. Он также выразил сомнение, что означенная особа когда-либо вообще обитала на их этаже.
– Наши соседи не сдают жильё и живут здесь с самого заселения дома, – авторитетно заявил парнишка, после того, как я предположил, что Ковалёв вполне мог быть квартирантом.
– А когда заселили ваш дом? – не преминул спросить я.
– В девяносто втором году, – ответил басовитый паренёк и, равнодушно выслушав мои извинения, закрыл дверь.
Выждав несколько минут, я позвонил в восемнадцатую квартиру.
На сей раз, моей собеседницей оказалась приятная фигуристая девица с полуголым малышом в руках. Девица была одета в короткий нежно лиловый пеньюар и, как мне показалось, лишь минуту назад закончила кормить грудью своего пупсика.
Что касается малыша, то, в продолжение всего последующего разговора, сперва с его мамашей, а затем и с подошедшей бабушкой, он вёл себя исключительно тихо и лишь настойчиво пытался стащить с себя поднадоевший подгузник.
Как и следовало ожидать, Игоря Ковалёва здесь тоже не видели ни семь, ни восемь, ни даже десять лет назад.
– Можно уточнить ещё один вопрос? – спросил я, когда девица в пеньюаре уже собиралась закрыть двери.
– Пожалуйста.
– Кроме меня, кто-нибудь спрашивал у вас про этого Ковалёва?
Судя по всему, эта задачка моментально загнала её в тупик. После нескольких секунд раздумий, она с сомнением покачала головой.
– Пожалуй, нет…
Я только хотел раскрыть рот, чтобы извиниться за беспокойство, когда барышня с младенцем громко позвала свою мать.
Буквально через пару секунд после этого за спиной молодой мамаши, будто чёртик из табакерки, появилась невысокая плотная женщина с умным живым лицом, слегка испачканным мукой. Она была в большом клеёнчатом фартуке салатного цвета, и держала в руках кухонное полотенце.
Девица пересказала матери суть моего вопроса и выжидательно умолкла.
Женщина в фартуке раздумывала меньше минуты.
– Насчет него интересовались в апреле прошлого года. По-моему, родственник… Тот человек тоже считал, что Ковалёв живет в нашей квартире, – довольно уверенно заявила она, и тут же пояснила дочери. – Тебя, как раз, только отвезли на сохранение!
– Можете сказать, как выглядел этот родственник? – с надеждой в голосе спросил я.
– Старик, как старик – лет за шестьдесят, может, больше.
– Чего-нибудь особенного в его внешности не заметили?
– Что ж в нём особенного? – удивилась женщина, которая всё ещё выглядывала со своим полотенцем откуда-то из-за лилового пеньюара дочери. – Обычный старик, довольно приличного вида. Невысокий такой, щупленький…
– А голос?
– Что, голос?
– Голос у него какой? Тихий? Громкий? А может, резкий, неприятный? – терпеливо выспрашивал я.
– Да нет, нормальный голос. По-моему, очень даже вежливый! – сразу принялась защищать старика хозяйка квартиры.
– Тот дедушка, кажется, смешновато смотрелся, – вдруг припомнила она какую-то малозначительную деталь и улыбнулась своим воспоминаниям.
– Это почему же? – мгновенно насторожился я, но внешне постарался не выдать своего интереса.
Женщина ответила не сразу, подумав, как ей лучше сформулировать мысль.
– Знаете, он мне тогда напомнил воробышка, – смущенно призналась она. – В сереньком плащике на тонкой подстёжке, в старой потрепанной шляпе… И голову держал как-то смешно, по-птичьи.
Женщина слегка наклонила голову в сторону, пытаясь продемонстрировать, как это делал незнакомец. Получилось довольно забавно.
Дальнейшие попытки хозяйки восемнадцатой квартиры вспомнить ещё что-нибудь существенное о той давней встрече, к сожалению, успеха не имели и, тепло поблагодарив обеих женщин, я направился к лифту.
Около двух дня я опять был в центре города и, стоя перед «Детским миром», внимательно высматривал в толпе Мокроусова. Женька неожиданно позвонил мне часа полтора назад и предложил встретиться где-нибудь рядом с Лубянкой.
Подполковник, как и полагается настоящему эфэсбэшнику, был пунктуален и малозаметен. В этот жаркий день он предпочел не надевать форму и щеголял в светлых летних брюках и идеально отглаженной рубашке с галстуком.
Обменявшись рукопожатиями, мы неторопливо прошлись пешком в сторону Кузнецкого моста и обратно. За время этой недолгой прогулки Женя успел рассказать мне некоторые факты из жизни Михаила Хоботова, которые когда-то привлекли к нему внимание со стороны спецслужб.
– Его настоящая фамилия Цикман. Максим Александрович Цикман. В девяносто втором этот умник прикрыл в Риге одну сомнительную сделку с продажей старинного особняка, а когда за дело взялась полиция, был вынужден покинуть нотариат, – негромко рассказывал Мокроусов, глядя то на меня, то себе под ноги. – Вероятно, ему не хотелось расставаться с профессией и в девяносто третьем Цикман переехал к родственникам в Питер. Там открыл свою нотариальную контору, а позже сменил имя и фамилию. Наверно, чтобы не напоминала о прошлых заслугах…
Я слушал Мокроусова, не перебивая, стараясь лучше усвоить новую информацию.
– Как видишь, особых прегрешений за этим человеком нет. А то, что напроказничал у латышей, так это ерунда, деталь биографии, – окончив рассказ, Женя достал из кармана сигареты и закурил.
Некоторое время мы шли молча, каждый думая о своём.
– Почему Хоботова взяли на заметку? – поинтересовался я, глядя на дымок от Женькиной сигареты.
Мокроусов усмехнулся:
– Когда Цикман перебрался в Петербург, он был латышским подданным – такие сразу попадали на карандаш. Потом он сменил гражданство и фамилию. Всё это лишь усилило интерес к его персоне. Правда, со временем этот интерес понемногу угас и сейчас к господину Хоботову никаких претензий, тем более, что он честно платит налоги.
– Ты даже это проверил? – восхитился я.
Женька удовлетворённо кивнул:
– Сам знаешь, лишней информации не бывает!
Я позвонил в нотариальную контору, едва мы расстались с Мокроусовым.
– Михаил Александрович в командировке и будет только завтра, – ответила мне хоботовская секретарша.
– Но ведь завтра суббота, – расстроено протянул я, памятуя о святости уикэнда для конторской братии.
– Михаил Александрович отдыхает только по воскресеньям, – решительно возразила мне женщина, и посоветовала подъехать в контору с одиннадцати до тринадцати.
– Буду к одиннадцати! – твердо пообещал я, мысленно предвкушая встречу с «Цык максой».
Остаток рабочей пятницы я потратил на то, чтобы выяснить в адресном столе координаты всех Ковалёвых, которые переехали жить в Москву после августа девяносто четвёртого года. Эта услуга одной старой знакомой стоила сущие пустяки.
