За окном начал моросить дождик. Мы выпили за праздник
Солнца, и я заставил Дьини пообещать, что русский он выучит раньше, чем
английский. Затем рассказал о блоке НАТО и Варшавском договоре, вызвав взрыв
смеха у Дьини и Ланса. С противостояния двух древних группировок разговор легко
и естественно перешел на Землю и Фанг.
Через пять минут Дьини поклялся, что завтра в девять утра мы
будем на приеме у президента. Через десять — что ничего реального великий
пастух сделать не сможет. Через пятнадцать — что все торговцы и промышленники
Ар-На-Тьина, включая скотоводов и мясников, помочь в подготовке планеты к войне
не смогут.
Через полчаса я убедился, что Дьини не рискнет объяснить,
кто же обладает реальной властью на Ар-На-Тьине.
Откинувшись на мягкие диванные подушки, я уныло изучал полку
с книгами об аристократии, занимавшую почетное место над журнальным столиком.
Названия плыли перед глазами. «Графиня де…», «Когда король…», «Граф Мон…»
Похоже, придется действовать в обход властей. Раздавать
народу оружие. Подкупать полицию. Проводить беседы с офицерами — армия должна
быть готова к войне.
Интересно, а что посоветовала бы мне сейчас «Книга Гор» — то
есть мое подсознание?
«Книга Гор» у Дьини была. На китайском, русском и английском
— если они отличались друг от друга чем-либо, кроме надписи на переплете. Взяв
из рук Дьини знакомый томик, я раскрыл его посередине, наугад. На мгновение
заболели глаза, появилось ощущение, что я смотрю на страницу, где напечатано
лишь несколько строчек, а все остальное пространство занято какими-то
сказочными рунами. Затем текст приобрел нормальный вид.
Человек, бросивший вызов судьбе — любимое зрелище богов.
Ну-ну. Банальная истина, зато к месту…
Но наступает день, когда боги устают смотреть. Даже
всесильному хочется померяться силой. И страшно, когда нет замка, к которому не
подходит ключ, исчезли вопросы, для которых нет ответов. Сила существует лишь в
противоборстве, абсолютная мощь неотличима от бессилия.
По спине пробежал холодный озноб. Книга Гор больше не
потчевала меня цитатами из любимых книг и замшелыми мудростями. Она — то есть я
— пыталась сказать что-то, еще не понятное, но уже переползающее грань
подсознания.
В этом мире счастливы лишь сумасшедшие — сказал писатель
устами спустившегося на Землю бога. Интересно, зачем он спустился на Землю?
— Не помню, — вслух сказал я. Ланс удивленно посмотрел на
меня.
Мы забываем свои исполнившиеся желания, но чтобы желать —
надо стать слабым, чтобы чувствовать — закрыть глаза и уши. Лишь в сказке
наказанием за исполнившиеся желания бывает потеря воспоминаний. В жизни —
наградой за потерю памяти служат желания. Скажи, прочитав книгу, ставшую тебе
другом, ты не мечтал порой забыть ее — и прочитать заново? Тебе не приходилось
водить друзей в кино на фильм, который уже видел — и наслаждаться их восторгом?
Ты ценил то, что давалось легко — или то, что достигалось трудом?
Жажда сильнее в пустыне.
Сила наполнена слабостью. И ее имя — равнодушие.
Лишь слабому интересна борьба.
Я отложил книгу. Не понять. Невозможно разобраться в том,
что понимать не хочется. А «Дикий дракон» вообще не способствует мыслительным
процессам. Но не исключено, что лишь расслабленные алкоголем мозги решились на
осознание истины.
И почему-то я знал: от того, смогу ли я поверить в то, о чем
уже догадываюсь, зависит моя жизнь… Может быть, не только моя.
Шторы в дверном проеме предостерегающе зашуршали, пропуская
в комнату здоровенного парня в тускло-сером костюме. Окинув нас быстрым
мутноватым взглядом, он остановился на Дьини и вяло протянул ему руку:
— Привет…
Судя по всему, парень был навеселе. Дьини оживился:
— Привет, Риш. Откуда?
— От Хромого… Ностальгировали… — Парень рухнул на ближайший
стул. Ланс иронически усмехнулся.
Что-то не так.
— Скучаете? — дружелюбно поинтересовался Риш. — Может, в
картишки перекинемся?
Дьини молча отошел и вернулся с колодой. Масти были
незнакомые, картинок не меньше семи-восьми: рядовой, сержант, пилот, лорд,
принц, император, Сеятель… Я повертел лакированные картонки, опустил их обратно
на стол.
Хмель сходил с меня на глазах. Я уже замечал неуверенность в
движениях Ланса и то, что Дьини помалкивает, не подливая нам «Дракона».
— Будете играть? — повторил Риш. — В азю умеете?
Ланс покачал головой.
— Эт-то просто. — Риш начал раскладывать карты по три штуки.
— Самая модная игра…
Он говорил на стандарте явно не потому, что признал в нас
инопланетников. Просто это было модным, как французский у современников
Пушкина.
— Значит, так… Берем карты…
— У нас эта игра называлась ази, — сказал я. — Ланс,
помнишь, я учил вас с Редраком?
Ланс кивнул, еще не понимая, что происходит. Я взял со
столика видеофон, резко спросил:
— Как соединиться с Хромым? Живо!
— Шестьсот три… — начал Риш. И замолчал, изучающе оглядывая
нас с Лансом. Укоризненно сказал:
— Хромой сам решает, с кем ему говорить…
— Как страшно. Наш осторожный друг стал крупным мафиози! —
заключил я и насмешливо спросил:
— Ностальгировать — пить коктейль «Ностальгия». Так ведь,
Риш?
Тот кивнул. Дьини заерзал и вполголоса сказал:
— Риш, это император Тара…
Риш захохотал, откидываясь на стуле. Под распахнувшимися
полами пиджака блеснула рукоять бластера.
— А я… я великий и вечный… пастух… Ну, Дьини…
— Номер видеофона, — напомнил Ланс.
— Шестьсот тринадцать-семь-девять, — вдруг выпалил Дьини. Я
с любопытством посмотрел на него. Он действительно был хорошим торговцем — и
сейчас сделал рискованное вложение капитала.
— Откуда ты знаешь? — угрожающе спросил Риш. Похоже, он
готов был потянуться за оружием. Но я уже набирал номер. На экране возникло
симпатичное личико.
— Мне Хромого, крошка, — развязно потребовал я.
Последовала минута молчания.
— Память хорошая? — Тон я менять не собирался. Девица
кивнула. — Скажи Хромому: «Редрак, ты засветил карты».
Последнюю фразу я произнес по-русски. Девушка исчезла с
экрана.
— Если это пьяная шутка… — начал Риш. Но на экране видеофона
уже появилось полусонное лицо его начальника.
