Я сняла свою маскировку — специально, чтобы успокоить охранника, но, когда подошла ближе к стоящему у кассы Заревичу, снова надела.
— Нет, извините. Такие вопросы решаю не я, — говорила в тот момент статная кассирша, восседающая, как на троне, на огромном кожаном кресле. — К тому же где сам Сомов? Необходимо его личное присутствие.
— Он при смерти. Находится сейчас в больнице.
— У вас есть завещание, подтверждающее право наследования?
— Да, у нас все с собой, — отрезал Заревич. — Посмотрите?
— Нет, я проведу вас к директору, — учтиво ответила кассирша, одетая, как солидная дама, в белоснежную блузку и хорошо сшитый костюм.
Я слегка присвистнула. На мое счастье, в банке царил несмолкаемый гул, поэтому моего свиста никто не услышал. Решив, что дальше рисковать не имеет смысла, я отошла подальше от Заревича и Веры и села за овальный стол, за которым сидело уже человек пять клиентов банка.
Сквозь темные стекла очков я проследила за тем, как Вера и Заревич проследовали за статной женщиной и скрылись за дверью, на которой висела табличка: «Вход только для служащих банка». Естественно, туда мне хода нет. Но догадаться о процедуре, которая должна произойти в кабинете директора, было несложно.
Итак, Заревич абсолютно уверен в том, что его план сработает. Надеется, что Граченко поработает над тем, чтобы Сомов отправился к праотцам, а он вместе с Верой позаботится пока о переводе денег ее мужа на ее счет.
Я ерзала на стуле, не заполняя никаких бланков и не силясь, как все остальные, безошибочно вписать в графы километровые банковские реквизиты. Это вызывало удивление соседей по столику, но мне меньше всего хотелось сейчас придумывать различные предлоги, оправдывавшие мое, казалось бы, пустое времяпрепровождение.
Но сидела я не просто так. В голове постоянно крутилась мысль о том, каким образом Заревичу удалось заполучить собственноручное завещание Сомова. Я, конечно, не видела почерк, которым оно написано, но могу предположить, что его не отличишь от настоящего. В конце концов, Заревич понимает, что в банке, тем более таком крупном, сидят не идиоты, а люди, которые непременно проверят все документы, прежде чем вынесут свой окончательный вердикт и переведут деньги Сомова на имя его жены.
Заревич уже давно показал себя как очень способный, я бы даже сказала, талантливый шулер. Как я понимаю, этому хитрецу удалось обвести вокруг пальца даже своего шефа. Гольстер не догадывается, какие страсти разворачиваются за его спиной и по какой причине погибла его молодая красивая дочь. Он, наивный, так и пребывает в полной уверенности относительно своей версии: Инна убита Сомовым из-за ревности. Но, пожалуй, уже пора раскрыть ему глаза и рассказать, что произошло на самом деле.
В эту минуту я даже простила Гольстеру то, что он надоумил Заревича нанять Сергея для нападения на меня с целью устрашения, которое вполне могло стать причиной моей внезапной смерти. Многие, конечно, не заметили бы исчезновения Тани Ивановой, а мне было бы ужасно обидно. Погибнуть так бесславно для меня — хуже всякого позора.
Подумав о том, что времени у меня в запасе ужасно мало, я решила взять быка за рога и немедленно действовать. И первое, что нужно сделать, — это поехать к Гольстеру. Если он в здравом уме, то обязательно мне поверит. В конце концов, не могла же я просто-напросто набредить и придумать факты, столь ясно и недвусмысленно говорящие о виновности Заревича! Жизненные ситуации, как правило, плохо поддаются имитации. Да, решено, наш разговор я именно так и начну: «Жизнь богаче, чем самый интересный роман».
Не дождавшись, пока интересующая меня парочка выйдет из директорского кабинета, я сорвалась с места и помчалась к Гольстеру. Его адрес отложился в моей памяти, наверное, на веки вечные. Слишком уж противоречивая личность этот Вячеслав Павлович.
Но прежде чем войти в подъезд, я решила посидеть некоторое время в машине, настроив свое подслушивающее устройство. На всякий случай, хотя бы для того, чтобы убедиться, на месте ли глава «Стартела». А то ведь он мог просто-напросто притвориться, что его нет дома, и не открыть мне дверь. Разговаривать же по телефону не хотелось, я предпочитала личную встречу.
Настроив все нужные приборчики, я надела наушники и сразу же услышала голос Гольстера. Ничего себе, вот это удача! Мало того, что сейчас, днем, в рабочее время, которое для каждого нормального бизнесмена является чуть ли не святым, он прохлаждается дома. Вячеслав Павлович еще и разглагольствовал вслух на отвлеченные темы. Я бы даже сказала, что он просто нес какую-то околесицу.
Прислушавшись к его болтовне повнимательнее, я пришла к выводу: Гольстер пьян. Не в стельку, конечно, но пьян.
Тем временем безутешный отец, только что похоронивший любимую дочь, от рассуждений по поводу творящихся в стране безобразий перешел к другой теме. Он принялся орать на свою мать, причем из его уст вылетали отнюдь не самые приличные слова. Я не могла поверить в то, что слышу все это собственными ушами. С виду приличный, интеллигентный человек, а произносит такое… Впрочем, теперь мне стало понятно, что он вполне мог быть заказчиком моего устранения.
— Перестань все время реветь… как тебе не стыдно. Я вас всех ненавижу. И сноху твою… ненавижу, и внученьку твою любимую ненавижу! — Гольстер орал, как ненормальный.
Он, что называется, рвал и метал, изводил свою и без того страдающую мать криком и бранными словами. Я даже испугалась, что разъяренный бизнесмен сейчас просто набросится на несчастную женщину с кулаками. Ждать худшего я не собиралась. Решила: если не откроет дверь, найду другие средства для его усмирения.
Бегом поднимаясь по лестнице, я пыталась сообразить, про какую внученьку говорил, а вернее, орал Гольстер. Его мать — бабушка Инны. Получается, он ненавидит собственную дочь… Какой-то абсурд. Может быть, речь идет о другой внучке? Надо было проверить родственные связи семейства Гольстер, но теперь уже поздновато жалеть, что я этого не сделала.
Звонок в дверь вызвал, по-моему, замешательство в квартире. Голос Гольстера, который доносился даже через железную преграду, смолк. Я снова воспользовалась солнцезащитными очками, надеясь, что, посмотрев в «глазок», Вячеслав Павлович меня не узнает. Так и произошло. Он открыл дверь таинственной незнакомке, а на самом деле перед ним оказалась Татьяна Иванова, до боли ему знакомая.
Гольстер попытался сделать вид, что ужасно рад меня видеть, чему я чрезвычайно удивилась. Но его первоначальную недовольную гримасу не смогла бы смягчить ни одна улыбка. Как он ни растягивал старательно губы, все равно выходила сплошная ненависть. Войдя в комнату, я физически ощутила, что это чувство разлито по всему дому Гольстера и оно касается не только лично меня. Мне показалось, что человек, стоящий передо мной с гордо поднятой головой, ненавидит весь мир, и излечиться от этой страшной болезни он уже не сможет. Поставив такой неутешительный диагноз, я приступила к делу, ради которого, собственно, сюда и пожаловала.
— Здравствуйте, Вячеслав Павлович, — снимая очки, сказала я. — Вот мы и встретились снова. Не хотели вы, чтобы я вмешивалась в расследование, но я не устояла. Думаю, вы не пожалеете об этом, когда узнаете, в чем дело.
