– И то и другое, – не моргнув глазом ответил старик. – Зеленая ложбина…
– Поскольку, – перебил Бартелл, – я увидел свет на пустынной равнине Гаран-Це, посреди Третьей битвы Вораго. Крику моей матери отзывались вопли умирающих, а кругом на многие лиги была лишь кровавая грязь…
Старик с некоторым раздражением улыбнулся ему.
– Это, – пояснил он, – некий умозрительный образ долины. Все рождаются в страданиях и крови, но рождение есть не что иное, как деяние плодородия. У тебя ведь есть сыновья?
Бартелл кивнул.
– И ты не беден?
Бартелл снова кивнул, и гадатель передернул плечами:
– Значит, удачливый ты человек.
– Многие так говорят, – проворчал Бартелл.
– А еще ты военачальник, – мягко напомнил гадатель. – И вообще ты на свете живешь. Неудачливым тебя уж точно весьма немногие назовут!
* * *
Несчетное множество сливов вбирали в себя дождь, направляя влагу по древней системе водоводов и труб, дренажных штолен и канав – вниз, вниз, в недра подземелий Города. Бо́льшая часть воды сквозь широкие выпускные отверстия сбрасывалась в великую реку Менандр, мчавшуюся сквозь чрево Города. Совокупность дождевых капель сочилась через напластования истории Города, достигая самого низа, где древнейшие тоннели были давным-давно раздавлены словно бы под гнетом самого времени. Сквозь тысячи ответвлений вливалась она в сточные штольни, омывая загаженные стены, унося многолетние напластования отходов и грязи. Последующие несколько дней Чертоги будут пребывать в относительной чистоте и пахнуть не разложением, а травой и доброй землей.
Гулон, сидевший на верхотуре Дробилки, расправил лапы и растянулся худым телом на куске бревна. В зрачках полузакрытых глаз отражались многие десятки жителей: смытых людей затягивало под вертящиеся бочки и перемалывало в жижу. Потом гулон совсем опустил веки и задремал.
Когда мост разорвало стремительным половодьем, мальчик Элайджа как раз пересекал его – шажок за шажком. Он, конечно, боялся, но не за себя, а лишь за сестру. «Если я погибну, – твердил он себе, – я не смогу ее выручить». И, в отчаянии вцепившись изо всех сил в какую-то доску, он постарался уцелеть. Вода непередаваемо долго била и швыряла его, но потом беспорядочное движение прекратилось, и Элайджа обнаружил, что способен дышать. Он благодарно втянул порцию воздуха пополам с болью. Все ребра в тощей груди мучительно ныли. Он открыл глаза, но вокруг царила кромешная тьма. Он висел вверх тормашками, запутавшись в каких-то веревках. Наверное, это были остатки моста. Мальчик осторожно попробовал пошевелить руками и ногами. Все болело, но, кажется, кости уцелели. Он мог двигаться. Но вот высвободиться… «Даже если я выпутаюсь из этих веревок, – спросил он себя, – куда идти в этаком мраке?»
Маленький мальчик висел на стене сточного тоннеля, спутанный, точно козленок на заклание, в глубокой тьме городских недр.
Через какое-то время он заплакал…
* * *
Когда к Бартеллу худо-бедно вернулось сознание, первое, что он ощутил, – воздух изменился. Исчез одуряющий смрад, неведомо сколько дней насиловавший его чувства. Воздух сделался ощутимо легче. Пахло мокрым сеном, перезрелыми фруктами, дымом и даже, едва уловимо, цветами.
Он лежал на спине, и его тело было дряхлым деревянным плотом, плавающим в сплошном океане боли. На груди лежала какая-то тяжесть. Бартелл приоткрыл глаза, напряг шею и увидел, что это маленькая девочка. Сперва она показалась ему совершенно безжизненной. Но когда он попытался сесть, его задавленный стон привел ее в чувство, и она поспешно отползла прочь. Худенькое белое личико, вытаращенные от страха глаза…
Потом девочка стала озираться, и только тут Бартелл осознал, что может видеть. Их, оказывается, занесло в круглое помещение. По стенам торчали в скобах факелы, озарявшие неверным светом каменные стены, по которым сбегала вода. На стенах были различимы черные и белые пятна: они складывались в узор из взлетающих птиц и завитков перьев. Бартелл и девочка лежали на крепком карнизе высоко над водой, а поток бежал через помещение по глубокому руслу. Бартелл опустил голову обратно на камень и некоторое время просто отдыхал, разглядывая нарисованных птиц. В мечущемся свете они представлялись почти живыми. Больше он был просто ни на что не способен.
Потом его слуха достиг негромкий шелестящий звук, и он снова приподнял голову. Сперва он решил, что увидел мираж вроде тех, что рождают пески южных пустынь: в желтом трепещущем свете к ним плавно скользила фигура в длинном плаще с капюшоном. Воинские рефлексы Бартелла отказались срабатывать. Он так и лежал, совершенно беззащитный, и лишь смотрел, как приближается незнакомец. Тот подошел и остановился над ними. Из-под края плаща выглядывал кончик меча. Бартелл вяло подумал: «Надо бы двигаться, оборонять себя и девчушку…» Увы, сейчас он ровным счетом ничего не мог.
– Ты не умер, – произнес бесстрастный женский голос.
Мокрые камни отозвались едва различимым эхом. Бартелл даже не понял, было это простой констатацией факта или его хотели подбодрить.
– Нас наводнением накрыло, – пояснил он и, еще не договорив, сообразил, что объяснять не было никакой нужды.
Женщина молча стояла над ним. Ее присутствие вселяло смутное беспокойство. Бартелл с трудом приподнялся и сел. Все тело отозвалось болью, спину так и ломило.
– Девочке надо бы сухую одежду, – сообщил он женщине. – А еще накормить и чистой водички попить.
– Уверена, ты прав, – невозмутимо произнесла незнакомка после паузы. – Но мне-то ты зачем это говоришь?
Искра досады пробилась в груди, одолев даже изнеможение. Нечасто нынче с ним такое бывало.
– Живущие здесь бедолаги – отбросы Города. Однако, поверь на слово, голубушка, никому из них не понадобилось бы объяснять, что едва не утонувшему ребенку требуются еда, питье и тепло! Если ты сама не можешь оказать этой девочке помощь, так отведи нас к тому, кто на это способен!
Вырвавшиеся слова показались слишком высокопарными даже ему самому. Девчушка расплакалась, и Бартелл с отчаянием понял, что напугал ее.
Женщина взирала на него все так же бесстрастно:
– Здесь не рынок, не сиротский приют и не больница, старик.
– Верно. – На сей раз Бартелл сдержался. – Но ты сама, как я погляжу, вовсе не голодаешь, и здесь у вас явно какое-то хозяйство налажено. Никогда не поверю, что у вас не найдется для этого ребенка миски с едой! Неужели я слишком много прошу?
– С чего ты взял, будто здесь у нас что-то налажено?
– С того, что в любом другом месте Чертогов факел, оставленный без присмотра, мигом сопрут. – Он кивнул на стены. – Здесь явно присутствует власть, причем такая, что пользуется уважением.
– Что ж, хорошо. – Незнакомка кивнула. Капюшон бросал глубокую тень на ее лицо, не давая рассмотреть черты. – Идем, дитя.
Она повернулась и заскользила прочь мимо разрисованных птицами стен.
