– Ага, – сказал он ей, нервно кивая. – Гулон…
Эмли молча смотрела на него. «Два сапога пара, – думалось ей. – Болезненно застенчивый парень и безмолвная девушка».
– Бартеллу сказала? – моргая, спросил он. – Про соглядатая? – Она не ответила, и он с упреком добавил: – Ты же обещала.
На самом деле Эм пыталась не думать о человеке, которого видела в переулке Синих Уток. Она заметила его четыре дня назад, когда сидела в мастерской на широком подоконнике, подкармливая птиц. Наклонившись наружу, она бросила взгляд наземь. Оттуда были видны макушки прохожих; ее временами брало искушение уронить кусочек хлеба и посмотреть, попадет ли в кого-нибудь. Ее внимание привлекла голова в неторопливом движении обычной толпы рабочих и мелких торговцев. Для начала – светлыми волосами, игравшими под солнечным лучом. Потом она увидела, что человек прогуливался с таким видом, словно впереди у него вечность. Когда он отошел чуть подальше, она увидела, что он был немалого роста.
«Не иначе солдат», – подумала Эм.
Он шагал этак развязно, вразвалочку. Совсем не то, что шаркающая ногами беднота Линдо, словно бы извинявшаяся за само свое существование.
Скоро она забыла и думать об этом человеке, но… сегодня увидела его снова. На сей раз он подпирал угол дома, наполовину скрывшись в густой тени. Эм была уверена, что человек тот же самый. И похоже, он наблюдал за Стеклянным домом. Эмли спрыгнула с подоконника и бегом одолела сверху вниз все ступеньки. Она вышла в нижнюю переднюю – этой комнатой они никогда не пользовались, поэтому здесь было сыро и воздух отдавал плесенью. Там имелось окно, выходившее в переулок. Оно было заколочено, но неплотно, между досками оставались щелки. Стекло давно заросло грязью. Эмли подышала на него, потерла рукой… К ее некоторому разочарованию, человека на углу не оказалось. Однако почти сразу она его снова увидела. Он шел прямо к ней, причем с таким видом, словно ему принадлежал весь мир. Точно солдат, решила она. На нем были военные сапоги и потертый алый камзол, не иначе бывший когда-то частью военной формы. И он был вооружен: у левого бедра висел в ножнах меч, справа на поясе – длинный нож.
Он подходил все ближе, обводя Стеклянный дом очень пристальным взглядом и не забывая о переулке в непосредственной близости. Эмли уже могла рассмотреть его глаза – очень светлые. Она невольно спряталась от его взгляда, хотя он вряд ли мог ее рассмотреть через весьма грязное стекло. Когда она отважилась выглянуть снова, его уже нигде не было.
В ответ на слова Обтрепы Эм покачала головой. И зачем вообще она с ним поделилась? Теперь ведь не отвяжется, пока она в самом деле не передаст Бартеллу.
– Если не ты, так я расскажу, – заявил вдруг работник. И немедленно покраснел от собственной смелости.
17
Когда Бартелл добрался до тихих зеленых переулков Джервейна, его больное колено уже ныло вовсю. Этот квартал располагался на северо-западе Города, уютно соседствуя с одной стороны с роскошью Отаро, а с другой – примыкая к угодьям Алого дворца. Самое то есть безопасное место для старика, вздумавшего разгуливать посреди ночи. Бартелл даже выпустил рукоять кинжала – впервые с того времени, как вышел из дверей Великой библиотеки.
Приближаясь к своей цели, он придержал шаг: не раздастся ли за спиной топот, не мелькнет ли непрошеная тень… Но кругом было тихо, лишь доносились звуки отдаленного веселья из кабачка при гостинице да слышалось его собственное тяжелое дыхание.
Он свернул в узкий проход, потом ступил в темную дверную нишу. Одолевая крутые ступени, что вели в мансарду Каллисты, он, по обыкновению, задался вопросом, благоразумно ли поступает. Здесь обитала часть его жизни, которая, как и отеческая любовь к Эмли, делала его уязвимым. Он вполне понимал это, но и отказаться не мог.
Бартелл дважды постучал в облезлую дверь наверху. Она тут же распахнулась, обдав его волной спертого воздуха.
– Наконец-то, – пробурчал голос. – Мы тут не ради твоего удобства собрались!
– А удобств никто и не обещал! – рявкнул в ответ Бартелл.
И в который раз спросил себя, на что ему понадобилось вверять свою жизнь, а может, и жизнь Эмли этому вечно недовольному солдату, одноглазому и горько-язвительному. Он звался Вителлом и когда-то служил в Тысяче, среди отборных телохранителей императора. И соответственно, представлял неиссякаемый кладезь информации относительно Бессмертного и его образа жизни, а также устройства внутреннего дворца, именуемого Цитаделью. Сам он считал себя главой разношерстного сборища заговорщиков, но Барт видел в нем, скорее, дребезжащее звено в цепи: как бы всем беды из-за него не было.
Он оглядел собравшихся. Сегодня их было семеро.
«И ни одному из вас я не доверяю», – подумал Бартелл.
– Добро пожаловать, – сказал мужчина, представившийся Грязнулей.
Невысокий, худенький, он был отставным солдатом – впрочем, как все, – а ныне прислуживал в каком-то из дворцов Щита. Он обладал острым умом, так что Барт ценил его суждения выше, нежели чьи-либо еще.
– Мы тут пришли к выводу, что два дня назад состоялась битва на море, – продолжал он.
– Я слышал.
– О чем это ты слышал? – немедля осведомился Вителл.
Вот кого хлебом не корми, дай только поспорить.
– Лишь о том, что битва впрямь состоялась.
– К югу от Выступающего. Потопили два наших корабля. Сколько вражеских – неизвестно. На один день осаду прорвали.
– На рынке продавали свежую рыбу, – сказал Барт.
– Рыбакам и нескольких часов хватит, чтобы с полной сетью вернуться, – улыбнулся Грязнуля. – Для многих из них это ведь вопрос жизни и смерти.
– Ну а ты нам что принес, старикан? – обратился к Барту Вителл.
Бартелл передернул плечами: ничего. Вителл фыркнул, дескать, чего еще ждать. Барт мог много порассказать о Чертогах и тайных проходах под Городом, но что толку было в таких сведениях этим солдатам с их одержимостью политикой и известными личностями?
– На что нам твоя рыба, мужик! – проворчал Йонто, конник из действующей армии. – Мы тут с Вителлом прослышали о попытке покушения…
Слухи о покушениях каждый день появляются, подумал Бартелл. Однако заинтересованно кивнул: послушаем, что расскажут.
– Псы императора, – сказал Йонто.
Эти самые Псы, насколько помнил Бартелл, были сотней в составе Тысячи. Командовал ими тридцатилетний ветеран по имени Фортенс.
– И что они? – спросил он вслух.
– Не справились с телохранительскими обязанностями. Их предводителя понизили в звании и в другую сотню перевели.
– Хорошо хоть не казнили, – вставил Грязнуля.
– Там вообще всех здорово перетряхнули. Многих по другим сотням раскидали. Горюют теперь…
– А солдаты вечно горюют, – выразил вслух Грязнуля то, о чем Барт успел подумать. – Им всегда есть на что пожаловаться.
