– Но тогда каким образом…
– Человек в карете, как и тот, которого ты видел в зале Императоров, был отражением. Настоящим, из плоти и крови, наделенным дыханием… И обреченным умереть, если умрет Ареон.
Перед внутренним оком Фелла пронеслось видение: император, засевший в своем смрадном логове… рождающий создания по своему образу и подобию… От этой мысли его тут же вырвало прямо на пол. Утерев рот, он начал успокаиваться. Пожалуй, и к лучшему, что после стольких лет войны к нему возвращалась способность испытывать омерзение, вроде бы давно и прочно запертая под спудом.
– Это кажется тебе отталкивающим… – Марцелл, оказывается, наблюдал за ним.
– Еще бы! Ну и что теперь будет? С Городом, я имею в виду?
– Ваш отряд перехвачен в зале Императоров. С ним будет покончено. Алый дворец скоро станет надолго непригодным для жизни. Поэтому мы уйдем жить на Щит, в наш дворец, Обитель Высших. А дальше – поглядим, что предпримет Хейден Ткач. Времени у нас полным-полно: сколько бы он ни выжидал, мы способны ждать дольше. А может, воссоединимся с оставшимися Высшими и выгоним его силой.
– С оставшимися Высшими?
– Мы слишком долго несли на своих плечах бремя власти. Пора другим занять наше место.
– Другим таким же, как вы? – с нескрываемым отвращением спросил Фелл.
– Не брался бы ты судить нас, – хмыкнул Марцелл. – Ты – да, ты не похож на нас, ибо не уроженец Города, но от твоих друзей и товарищей мы отличаемся не так уж сильно. Наша кровь смешивалась не один век и течет в жилах большинства горожан. По сути, у нас с ними больше общего, чем у тебя. Известно тебе, кстати, за что синие так нас ненавидят?
– Уж не за то ли, – Фелл ядовито усмехнулся, – что мы разрушили их города, уничтожили родню и опустошили страны?
– Просто за то, что мы другие. – Марцелл покачал головой. – Люди всегда боятся тех, кто от них отличается. Если, скажем, синему отрубить руку, он прекратит сражаться, а если вскоре не оказать помощь – умрет. Воина Города убить гораздо сложней. Ты столько лет воевал – неужели не заметил, как легко умирают синекожие? Они хрупкие создания. А уж пытки вовсе выносить не способны.
– Я сам из таких хрупких созданий, – заметил Фелл.
– Стало быть, если переживешь сегодняшний день, дотянешь лет до восьмидесяти. Люди Города живут много дольше.
– Сколько примерно?
– Ну вот взять хоть твоего друга Шаскару… – Марцелл помолчал, словно собираясь с мыслями. – Как по-твоему, сколько ему лет?
Сколько ему лет? Такой вопрос означал, что Шаскара еще жив. Фелл ощутил, как в сердце встрепенулась былая решимость.
– Не знаю. Лет семьдесят, полагаю?
– Больше двухсот.
Фелл недоверчиво тряхнул головой. Однако былого неприятия так и не ощутил.
– А Индаро Керр Гильом? – спросил Марцелл.
– Она-то при чем? – огрызнулся Фелл. – Хочешь сказать, что ей тоже триста лет в обед?
– Нет, – улыбнулся Марцелл. – Она соответствует своей внешности – просто женщина около тридцати… Я встречал ее, когда она ребенком была, так что мне ли не знать. Я просто к чему – ты никогда не удивлялся, почему она еще жива после стольких лет сражений, когда все вокруг нее гибли? А она знай выздоравливает от ран, которые крепких мужиков свели бы в могилу.
– Я продержался еще дольше, – упрямо возразил Фелл. – А я, как ты сам сказал, не горожанин.
– Да, но ты военачальник.
– Я сам вожу в бой свой отряд, – сказал Фелл. Ему приходилось вроде как оправдываться, и это ему не нравилось.
– Я не подвергаю сомнению твое мужество. Но и простым солдатом тебя не назовешь. Среди солдат ты – легенда. Все равняются на тебя, все тебя любят. И оберегают, как могут…
Фелл вспомнил того солдата, подбежавшего к нему с нагрудником. И другого, что в бою бросил ему меч. Следовало признать, что правда в словах Марцелла была.
– Ты что хочешь сказать? Что Индаро из ваших? Из Высших?
– Нет, я просто к тому, что она пользуется благами крови, текущей в ее жилах. Как и большинство жителей Города. Ее мать была отпрыском семейства Керр, породившего также и Флавия Ранделла Керра, бесславно погибшего не так давно. Ее отец Рив, потомок Гильомов, гораздо старше Шаскары. Если Индаро опять-таки переживет сегодняшний день, она будет жить долго. Ее весьма трудно убить.
– Да. Такую женщину не всякий день встретишь.
– Ага, вижу, она тебе небезразлична… Что ж, в наши дни подобные ей действительно редкость.
– У нее есть брат…
– Был. Рубин мертв.
Фелл об этом уже догадывался, но Марцелл дал ему окончательное подтверждение.
– Так ты знаешь обо всем, что происходит в Городе? – спросил Фелл.
– Нет. Далеко не все. Например, я так и не знаю, что там за история с клеймеными. Надеялся, ты мне расскажешь.
Фелл невольно задумался: «Теперь, когда все катится к концу, есть ли причина молчать?»
– Ранул, тот гонец, носил клеймо в виде буквы «эс», – продолжал Марцелл. – И твой дружок Рийс тоже. Полагаю, такое же когда-то имелось и у тебя!
– Так Рийс умер?
– Да.
– Мальчишками мы все были здесь заложниками, – пояснил Фелл. – Рийс, я, Ранул… и остальные. Император велел убить нашего друга… сжечь заживо при всем народе. Его звали Сэми.
– Не устаю изумляться странности вашего мышления, низшие существа… – Марцелл смотрел на него, явно недоумевая. – Что Мэйсон, что ты: столько лет питать злобу! Плести заговоры и пытаться разрушить великий Город, и из-за чего? Из-за личных обид…
– Я был ребенком, – попытался объяснить Фелл. Подумал и сказал: – Мальчишка умирал в жутких мучениях, а он смотрел и смеялся. Такой твари не позволено жить, будь она императором или нищим.
– А другие в толпе тоже смеялись?
– Да. Для них это было развлечение. Ради него они и собрались… Расскажи мне про Ранула. Как он погиб?
– Он пытался убить императора и почти преуспел. Это было около восьми лет назад. Он явился под видом панджалийского гонца. Это племя, обитающее в засушливых пустынях на дальнем северо-востоке Одризии. У них до сих пор сохраняется четкое деление на касты. Гонцы у них считаются святыми. В них с колыбели воспитывают готовность к священному подвигу, если племени будет грозить смертельная опасность. Они неграмотны и немы – в ранней юности каждому из них урезают язык. Согласно традиции гонцу бреют голову, татуируют на ней послание и позволяют волосам отрасти. Тогда гонец отправляется ко двору чужеземного правителя. Там ему вновь бреют голову и читают послание.
– Так Ранул дал вырезать себе язык?
Фелл невольно представлял задиру-толстяка времен их общего детства. Какая решимость была нужна, какая глубокая ненависть, чтобы ступить на подобный путь!
