Этот человек заслуживает мучительной, жестокой смерти, в идеале его должны закусать до смерти комары. Дайянь продолжал мазаться этой мазью за неимением ничего лучшего. И беспрерывно ругался, но тихо.
Два водяных буйвола, стоящих в хлеву, как и три козы, знали о его присутствии. Фермер не знал. Собаки здесь не было, иначе ему пришлось бы, наверное, убить ее.
В хлеву было очень жарко в летнюю ночь и плохо пахло. Но он слышал в темноте рев тигров и не собирался сегодня ночевать под открытым небом.
Жэнь Дайянь боялся двух вещей, насколько он знал или признавался самому себе. Во-первых, с детства он боялся быть похороненным заживо. Он никогда бы не мог стать расхитителем гробниц, и это не имело никакого отношения к призракам или магическим заклинаниям, наложенным на них.
Во-вторых, тигров, хотя в детстве он их не боялся. Люди из Сэчэня умели быть осторожными. Случалось, погибали люди и скот, но обычно по собственной неосторожности. Только после того, как он ушел из дома и несколько лет прожил под открытым небом, он столкнулся с тиграми.
Двух он убил из лука, на болотах и в его окрестностях. Еще одного – мечом, когда зверь застал его врасплох, из-за чего оказался слишком близко, и двигался слишком быстро, чтобы Жэнь использовать стрелу. Он до сих пор, столько лет спустя, помнит его рев, заполнивший мир вокруг, когда тигр прыгнул на него в сумеречном свете полумесяца.
Его хвалили за удар мечом прямо в открытую пасть тигра. На его груди остался шрам после этой встречи. Если бы он не отскочил в сторону после этого удара, он бы погиб. Это убийство стало легендой среди разбойников к тому времени, как Дайянь ушел от них. Он не опровергал ее, но сам знал правду: ему очень повезло. В ту ночь его жизнь чуть не закончилась, потраченная зря, ничем не примечательная.
Катайцы, как правило, ненавидели волков больше всех диких зверей. Дайянь предпочел бы скорее иметь дело с голодной зимней стаей волков, чем с тигром. Поэтому он проводил сегодняшнюю ночь в жарком, вонючем хлеву вместо того, чтобы дышать свежим воздухом на каком-нибудь холме под луной.
Ему хотелось пить. Но у него ничего не было, он допил свою флягу кумыса. Хлев построили небрежно, со щелями в досках и в крыше. Во время дождя она, наверное, сильно протекает. Луна ярко светила сквозь трещины в крыше, мешая уснуть. Из-за нее также будет довольно сложно переправляться через реку завтра ночью, но он уже знал, где сделать это: контрабандисты прятали свои лодки на каждом берегу. Это его не беспокоило.
Какое-то насекомое буравило его лоб, как инструмент плотника, и он его прихлопнул. Рука окрасилась кровью, цвет которой казался странным при лунном свете. Он думал о своей постели в управе главного судьи в Ханьцзине, о хороших винах, которыми угощал Ван Фуинь, о еде, продающейся на улицах столицы.
Дайянь прогнал эти мысли прочь. У него были и более волнующие воспоминания о Ханьцзине, кроме мягкой постели или уличной еды. Но он не разрешал себе погружаться в эти воспоминания.
Он уехал из столицы вскоре после церемонии, во время которой он опустился на колени перед своим императором и получил от него в знак признательности в подарок городской дом вместе с слугами, серебро и ранг, который он сейчас занимает в армии Катая.
То был бурное, нелегкое утро во дворце: первый министр Хан Дэцзинь ушел в отставку в предыдущую ночь. Церемония награждения Дайяня была короткой. На всем ее протяжении он представлял себе, что ее видят отец и мать, пусть даже на самом деле они просто узнают о ней. Он почти слышал громкий стук их сердец, видел их лица. Люди рожают детей, чтобы гордиться ими, если повезет, и, может быть, иметь опору в старости.
Теперь у него были деньги, он будет посылать им пособие, как положено. Другим он тоже сможет помочь. Он даже может жениться – у него промелькнула такая мысль и мысль о сыне. Но потом он предпринял шаги, чтобы получить должность на западе – в Еньлине, а после в Синане.
Он солдат. Он этого добился наконец-то. Он офицер высокого ранга и знает, зачем живет в мире под небесами. Все остальное отвлекает.
Цзыцзи отправился на запад вместе с ним, конечно, и еще один из тех людей, кто ушел вместе с ними с болот. Другие предпочли остаться у судьи. Он не мог их за это винить. У них своя жизнь, а Ханьцзинь – лучшее место для жизни, служба в охране Ван Фуиня обещает более спокойную жизнь, чем в армии, если они последуют за Дайянем.
Именно Цзыцзи и тот человек, который присоединился к ним, были глупцами, если посмотреть на это разумно. Он думал о Ханьцзине и о том, что там ждет – кто там ждет. Он выработал привычку гнать от себя ненужные мысли, и сейчас он так и сделал.
Лунный свет перемещался по мере того, как луна поднималась, находила щели, чтобы проникнуть в хлев, серебрила солому и животных.
«Столько стихов сложили о луне», – подумал он. Говорят, великий Сыма Цянь утонул в реке, пытаясь обнять отражение луны, как любовницу, после того как он всю жизнь писал о ней.
Дайянь сомневался, что это правда. Когда человек становится известным, вокруг него слагаются легенды. Это случалось даже с не столь знаменитыми людьми. Однажды он услышал, сидя незамеченным в кабаке, что разбойник Жэнь Дайянь был охотником на тигров, убил два десятка, большинство из них – кинжалом.
Миру нравятся такие истории.
Он вспомнил истории, услышанные на этой неделе, пока бродил от деревни к деревне, притворяясь будущим контрабандистом, который подыскивает, кто сможет обменять янтарь в конце лета на порошок из крови тигра.
Тигриная кровь служила лекарством в Катае и здесь тоже почти от всего. На нее существовала строгая правительственная монополия, и она стоила очень и очень дорого, поскольку убивать тигров ради крови – неразумный способ прокормить себя.
Он услышал великое множество рассказов, выпивая с потенциальными партнерами по торговле. Одна из историй, которые ему рассказали несколько раз, не радовала и не успокаивала.
Мятежное северо-восточное племя – их называли алтаями – если верить людям из приграничных деревень, уже захватило Восточную столицу сяолюй.
Даже здесь возникали значительные волнения. Ну, это понятно, если эти новости правдивы. Все произошло обескураживающе быстро. Гарнизоны сяолюй, размещенные здесь, чтобы охранять покой полезных катайских фермеров, злились и волновались. «Их могут отозвать на север, на войну», – думал Дайянь в ночном хлеву, прихлопывая кусачих насекомых.
Это могло бы открыть новые возможности. Он пока не имел столь высокого ранга или полномочий, чтобы этим воспользоваться. Его затруднение было понятным и непреодолимым: если война начнется следующим летом, как ходят слухи повсюду, и Катай воспользуется событиями в степи, то она начнется слишком быстро, и он не успеет сделать то, что необходимо.
Ему пришлось бы слишком быстро получить повышение в армии, которая движется медленно. Даже находиться здесь, собирать сведения… Почему он – единственный офицер в Катае, который видит в этом необходимость и готов рискнуть ради этого?
