– Возможно, когда-нибудь вы приедете к нам в гости и узнаете ответ на свой вопрос.
После перевода его ответа Чао кажется, что он что-то видит на лице военачальника. Тот снова пьет. Пожимает плечами, произносит одно слово.
– Возможно, – говорит переводчик.
Лу Чао быстро соображает. И говорит:
– Вы уполномочены менять свои условия? Или вы должны вернуться к вашему кагану? Я не буду ждать так долго. Если вам нужно вернуться обратно, с вами встретится другой человек, возможно, в конце лета.
Он ждет, пока договорит переводчик. Потом прибавляет:
– Но за помощь наших армий, за подарки вашему племени, когда оно провозгласит себя империей, за наше руководство во время этой трудной перемены мы потребуем Четырнадцать префектур.
Он делает паузу, бросает кость, хотя, может быть, это больше, чем он может предложить:
– И мы можем обсудить, какой статус и какую степень родства ваш император будет иметь в Катае. Император Вэньцзун славится своей щедростью.
Военачальник смотрит ему в глаза. Если бы он действительно поступал, как поступила бы женщина, так думает Лу Чао, он бы сейчас отвел взгляд. Но бывают моменты, когда его аналогия становится неточной. Он сейчас – это Катай, который сидит здесь, он – империя с более чем тысячелетней историей, и не должен опускать глаза перед дерзким взглядом степного всадника, за спиной у которого никогда не было ничего, кроме травы и стад.
Иногда приходилось менять свою роль в ходе встречи.
Военачальник быстро вскочил. Лу Чао остался сидеть, скрестив ноги; рядом с ним чашка, у него за спиной молчащий племянник. Чао позволил себе улыбнуться, приподняв брови. Ван’йэнь заговорил, в его голосе впервые слышался намек на смущение. Чао ждал.
Переводчик сказал:
– Военачальник будет говорить с каганом и его братом. Невозможно, чтобы мы отдали столько земли. Вы ее потеряли давным-давно. Время назад не поворачивает. Небесный бог не так устроил землю. Может быть, пять или шесть из четырнадцати. Братья поговорят с каганом. Мы пришлем к вам всадников до конца лета.
– Всадников? Мимо Южной столицы?
Ван’йэнь покачал головой, снова развеселившись, когда ему перевели ответ.
– Военачальник говорит, что алтаи легко минуют стражников сяолюй и приедут к вам. Он говорит, что вся равнина к северу от Ханьцзиня открыта для всадников.
«Это говорит о многом», – подумал Лу Чао.
Он встал. Сидящий имеет определенное преимущество перед собеседником, но не тогда, когда приходится запрокидывать голову, чтобы его увидеть.
– Равнина открыта и в сторону севера тоже, – тихо произнес он. – Любопытная ситуация, правда?
Мгновение, перевод, потом военачальник рассмеялся. И что-то сказал, широко улыбаясь. Переводчик произнес:
– Уважаемый Ван’йэнь говорит, что посол хороший, веселый человек. Он будет есть и пить с вами сегодня вечером, поедет к кагану завтра. Он также говорит, что алтаи уничтожат сяолюй, с Катаем или без Катая. Это предопределено, и это произойдет.
Лу Чао поклонился. Он был представителем империи, а империя – это цивилизация. Его племянник сделал то же самое. Они вышли из юрты на утренние просторы необозримой степи, простирающейся во все стороны так далеко, что это вызывает страх – словно ей нет конца.
Позже они пили и ели. Ночью он занимался любовью с женщиной цзэни. Когда она ушла по его требованию, он лежал без сна и размышлял, стараясь обрести ясность мысли после слишком большого количества выпитого кумыса.
У него еще будет время все это обдумать по пути на восток на корабле, идущем на юг, до того, как он явится к императору на Троне Дракона в Ханьцзине.
Он уже знает, что скажет ему.
Он всю жизнь говорит то, что считает правильным. Его за это отправляли в ссылку, три раза, не один раз ему грозила казнь.
Это может случиться даже в цивилизованной империи.
Глава 14
Вторым человеком в Катае, узнавшим подробности того, что произошло в степи, был только назначенный командующим пятью тысячами солдат Жэнь Дайянь.
Это не было случайностью. Он уехал на северо-запад вскоре после назначения и тщательно собирал все сведения, какие только мог, в окрестностях торгового города Шуцюянь, тайком переправившись через Золотую реку на земли сяолюй.
Было тревожно и странно находиться в одной из Четырнадцати префектур, среди вожделенных рек и гор.
Шуцюянь, стоящий неподалеку от реки, неподалеку от Стены, начиная со времен Второй династии был важным городом. Все семейства, которые основали Катай и правили в нем, когда-то пришли с севера.
Город стал значительно меньше и теперь оказался на границе империи. Река здесь служила границей с сяолюй. Одна из потерянных префектур лежала на другом берегу, орошаемая рекой, под властью варваров.
Не составляло особого труда перебраться через реку, так как почти все люди, живущие здесь на землях варваров, были катайскими фермерами. Ими правили из степей, налоги они платили северу, но оставались катайцами. Поэтому Дайянь мог раствориться среди них, если заплетет волосы так, как предписано живущим здесь катайцам.
Он был один. Недовольный Цзыцзи остался в Шуцюяне, повинуясь приказу Дайяня, чтобы обеспечить легенду о его местонахождении – для всех остальных командир Жэнь отправился на разведку в окрестности города.
В действительности же он нарушал договор: военному на землях сяолюй грозила смертная казнь, если его обнаружат, и в Ханьцзинь посылали дипломатический протест. Но он теперь стал солдатом, офицером, и если их армии в следующем году предстоит идти на войну с сяолюй, информация будет иметь большое значение.
Мужчины все время тайком сновали туда и обратно. Если одно из правительств, или оба сразу, повышали пошлины или объявляли новые монополии, это просто увеличивало прибыльность – и вероятность – контрабанды. Становилось выгодным рисковать. Одной из особенностей повседневной жизни у границы была нелегальная доставка на север чая, или соли, или лекарств, переправа через реку в безлунную ночь в условленном месте, возвращение с янтарем, или мехами, или просто с серебром. Серебро – это всегда хорошо.
Тебя могли также арестовать, избить или казнить, как контрабандиста, если поймают во время возвращения на этот берег, хотя последнее, вероятно, не грозит военному командиру – если он сможет вовремя подтвердить свою личность.
Сегодня ночью он спрятался в маленьком хлеву, возвращаясь на юг после того, как неделю провел к северу от реки. Он густо обмазал дурно пахнущей мазью лицо, руки и лодыжки для защиты от кусачих насекомых северного лета. Человек, который продал ему эту мазь, уверял, что она точно спасет от укусов ночных насекомых.
«Продавец солгал», – решил Дайянь.
