Даже сейчас, проведя десятки лет у власти – борясь за нее, теряя, возвращая, проведя без сна много таких ночей, как эта, с разными лунами в разных окнах – он все еще испытывал удовольствие, почти чувственное, от искусной интриги, переставлял фигуры на доске и видел, даже почти ослепнув, намного дальше всех остальных.
* * *
Все остальные были довольны. Ван Фуинь, освоившийся на своей должности главного мирового судьи в Ханьцзине, получил от первого министра письмо, где выражалось «удовлетворение» его усилиями.
Принимая во внимание то, что это послание пришло в конце сегодняшнего дня – после выстрела из лука, – было совершенно ясно, что имеется в виду.
Фуинь так им и сказал и налил изумительного вина. Поступив на службу к мировому судье, Дайянь научился разбираться в винах, кроме прочих вещей.
Даже Цзыцзи, обычно осторожный, был веселым после того, что они сделали. Там, в саду, он сломал лук пополам и выбросил обломки в быстрый ручей выше водопада, в двух разных местах. Он также сломал и выбросил вторую стрелу. Они позволили себе взять две стрелы: если бы он дважды промахнулся, третью он бы выпустить не успел. Цзыцзи был явно доволен (что для него не характерно) полетом своей стрелы, выпущенной точно в нужный момент, – когда Дайянь и женщина отошли на десять шагов от большого камня.
Пускай Дайянь всегда был самым лучшим лучником, и среди разбойников, и теперь, в качестве командира стражников судьи, но Цзыцзи пробыл с ним достаточно долго и достаточно усердно работал, чтобы стать вторым из лучших.
Остаток дня тоже прошел, как планировалось.
Пока не пришло второе послание, перед самым заходом солнца. Из-за него Дайянь был не вполне спокоен, когда они с Цзыцзи шли по городу в ответ на просьбу, граничащую с приказом. Не из дворца – эту честь им окажут завтра, – а в поселок рядом с ним, где жили родственники императора.
Отец той женщины просил их прийти сегодня вечером, чтобы он мог выразить им свою благодарность – так он написал.
Проблема в том, что Дайянь не был уверен, что инициатива принадлежала отцу. Он не мог бы объяснить это остальным – это говорила его интуиция, смутная, тревожная, они бы не поняли. Двое его собеседников не шагали рядом и не падали на колени перед женщиной, взгляд которой был поразительно спокойным, когда в Гэнюэ начались крики и беготня.
Тогда именно Дайянь отвел взгляд. Этот взгляд был слишком проницательным. Он тревожил его, пока они с Цзыцзи шли, закутавшись в плащи от холода, по ярко освещенным многолюдным вечерним улицам Ханьцзиня.
Столица всегда ярко освещена, а на улицах всегда многолюдно: уличные торговцы и артисты, ночные базары, мужчины и женщины, переговаривающиеся у ресторанов и домов удовольствий. Скопление людей среди звуков и запахов, вышедших из дома, чтобы развлечься, отодвинуть ночь, заработать денег. Шныряют карманники. На оживленных углах играют в азартные игры, писари составляют письма, предсказатели обещают переговорить с мертвыми предками или дать совет, какое решение принять. У маленького человечка с далекого юга на плече сидела тропическая птица. Эта птица за медный грош произносила строчку из стихотворения. Взошла луна, почти полная.
Дайянь подумал, что половина мужчин, которых он видит, пьяны или собираются напиться. Ханьцзинь ночью – неспокойное место. К нему пришлось привыкать, когда они приехали. Он до сих пор не сказал бы, что чувствует себя здесь свободно. Столица была всего лишь придорожной станцией, но необходимой. Ему необходимо находиться здесь.
Он знал, что в старой столице, Синане, гораздо большей, чем эта, городские ворота запирали на закате, а люди оставались внутри своих кварталов, за редким исключением, до сигнала барабанов на рассвете. В Ханьцзине иначе. Можно весь день и всю ночь ходить куда угодно, можно входить в город и выходить из него. Городские ворота никогда не закрываются.
Он не знал точно, какой уклад лучше. Обычный человек мог свободно находиться вне дома после наступления темноты, но это означало более слабый контроль, более слабую дисциплину. Например, в таком городе труднее бороться с преступностью.
Хотя это последнее недолго будет иметь к нему отношение, если завтра исполнится обещание.
Он до сих пор входит в число стражников главного мирового судьи, но Фуинь до сих пор держал свои обещания. Дайяня сделали заместителем командира, потом командиром, плавно повышая его в ранге. Если его теперь снова повысят, после проявленного утром героизма, и зачислят в настоящую армию, он станет командиром пяти тысяч, а может, и большего числа воинов.
Это возможно. Ему это необходимо. События вдруг стали разворачиваться быстро. Если война запланирована на следующий год, а это вероятно, ему нужен ранг, который даст ему возможность как-то изменить армию.
Им не добиться победы над сяолюй, если они будут действовать так же, как в войне с кыслыками. Этот евнух – У Тун, – который командовал там, все еще жив, его вину аккуратно свалили на других. Возможно, он даже вернется сюда, так как Кай Чжэня теперь снова призвали назад. У Тун вместе с Чжэнем создал сеть «Цветы и камни». Она их связала.
Судья в сегодняшнем деле выступил союзником первого министра. Фуиню позволили узнать кое-что.
О причинах догадаться почти невозможно. Хан Дэцзинь, кажется, готов позволить своему дискредитированному заместителю вернуться к власти, на самый высокий пост, а сам уходит. Но, по-видимому, он также хотел дать понять Кай Чжэню, что за ним наблюдают, предупредить. Сегодняшние события построены на осуществлении этих замыслов, возвращении и предупреждении, – по крайней мере, так казалось.
– Он нас использует? – спросил Дайянь у судьи сегодня днем.
– Конечно, использует! – Фуинь рассмеялся. – Он знает больше, чем мы вместе взятые.
– Тогда почему он уходит? – настаивал Дайянь.
Ван Фуинь молчал несколько мгновений.
– Он постарел, – ответил он наконец.
Шагая по улицам, Дайянь продолжал думать об этом. То, что пытается сделать первый министр, могло противоречить желаниям самого Дайяня. Например, Жэнь Дайянь хотел, если это все произойдет, убить У Туна, когда тот прибудет ко двору: этот человек устроил катастрофу у Эригайи, придумал «Цветы и камни». И то и другое отмечало его имя в списке врагов.
Мертвых не вернешь, но смерть У Туна может утешить непогребенные души и страдающие сердца живых.
Человек, который когда-то упражнялся с бамбуковым оружием в бамбуковой роще, был уже не молод. Его закалили, больше, чем он сам подозревал, годы, проведенные на болотах. Он был полон мрачной решимости помочь Катаю избежать еще одного поражения и вернуть Четырнадцать префектур. И твердо убежден, что именно он это сделает.
Такие мужчины (и женщины) иногда рождаются.
Эта часть его натуры не изменилась. В хорошо сложенном мужчине с аккуратной бородкой, шагающем через Ханьцзинь, его отец и мать узнали бы решимость и настойчивость, которые всегда видели в своем младшем сыне.
