Из того долгого периода насилия и неверного мышления возникла эта Двенадцатая династия подобно тому, как цветок сливы пробивается сквозь зимний снег!
Размышления в этом эссе остались незаконченными, увы. Его вывод так никогда и не был записан на бумаге. Говорили, что Си Вэньгао уснул в павильоне в своем саду с кистью в руке и больше уже не проснулся. Рассказывали, что его мягкая черная шляпа, ненадежно приколотая, соскользнула с головы и лежала рядом с ним на письменном столике в утреннем свете.
В результате так никогда и не узнали, как он собирался завершить свое эссе. Си Вэньгао тоже ускользнул, когда умер.
Сообщали, что одна из его молодых служанок умерла в тот день вместе с ним, покончила с собой, обнаружив, что его душа ушла в иной мир.
Ходили слухи, что она была для него больше чем служанкой в последние годы ссылки. Всем хорошо известно, как Си Вэньгао радовался присутствию женщин всю свою жизнь.
Считали, что с ее стороны эти отношения были просто старой сказкой о служанке, которая пробивается к лучшей жизни, забравшись в постель хозяина. Ее смерть от собственной руки для некоторых стала опровержением. Более циничные люди указывали, что после ухода Си Вэньгао она лишилась статуса женщины, находящейся на особом положении в этом доме. Не желая возвращаться к роли незначительной служанки, предполагали они, она просто предпочла умереть.
Другие увидели в ее смерти доказательство привязанности, возможно, даже любви. В конце концов, бывшего советника многие любили, и мужчины, и женщины, всю его жизнь.
В итоге, как это часто случается, невозможно было прийти к окончательному выводу.
Славный император Вэньцзун повелел, чтобы ученого с почестями похоронили в Еньлине, несмотря на ссылку, и чтобы воздвигли памятную стелу с перечислением его рангов и деяний.
Женщину похоронили среди других слуг на кладбище, на самом высоком месте усадьбы. Дом перешел на время к его старшему сыну, потом наступили перемены.
Глава 11
На девятый день девятого месяца, «Двойной девятый», братья Лу вдвоем вышли из дома, – как всегда, когда мир позволял им быть вместе, – чтобы традиционно отметить Праздник хризантем.
Совместный выход вдвоем, без сопровождения кого бы то ни было, был их собственной традицией, связанной с традицией древней. Они взяли с собой вино из хризантем, конечно. Младший брат нес его, а также чашки. Старший, после нескольких лет, проведенных на острове Линчжоу, двигался медленнее и опирался на палку.
В этот день люди посещают могилы своих умерших, но их родители и предки похоронены далеко на западе, а тот человек, которого они теперь оплакивали, умер в Еньлине, за письменным столом.
На этот раз они нашли не особенно высокое место, хотя это была часть их традиции. Они получили известие о кончине Си Вэньгао всего несколько дней назад, и ни один из них, охваченный печалью, не хотел пускаться в ночное путешествие, чтобы взобраться высоко.
Вэньгао был наставником для них обоих, оба любили его с того дня, когда приехали в Ханьцзинь вместе с отцом. Два брата были родом с запада, слава об их блестящих способностях, анекдотах и первых произведениях обогнала их и достигла столицы раньше них, еще до того, как они должны были сдавать экзамены: этих людей ждало большое будущее.
Сегодня они поднялись на высокую гряду возле «Восточного склона», как старший брат назвал их маленькую ферму. Они сели на скамейку под деревом, и младший брат разлил вино по чашкам.
Они смотрели на восток, на уходящую вниз местность. Там протекал ручей, и сразу за ним проходила линия границы. Этот участок земли мог прокормить семью, если люди трудятся усердно, а погода хорошая.
Было еще не холодно, но оба брата чувствовали, наряду с потерей, что пришла осень (как всегда в этот день).
Старший брат произнес:
– Может ли человек уйти так далеко, что не найдет дорогу назад?
Младший брат, более высокий, более худой, посмотрел на него. Перед тем, как ответить, сделал глоток вина. Его слова и кисть были не такими быстрыми, как у брата, он не был поэтом, но был почти так же широко известен и почитаем за самообладание, мужество и весомость аргументации. Раньше он, в ряду многих прочих должностей, был дипломатом к северу от Сяолюй.
– Конечно, может, – ответил Лу Чао. – Тебе этого хочется?
Поэт посмотрел на реку.
– Возможно, сегодня.
– Сегодняшний день всегда бывает тяжелым. Но у тебя здесь сын, жена. Теперь мы вместе каждый день, и у нас хватает земли, чтобы не умереть с голоду. Это дар, брат. Ты вернулся в Катай.
Этим он высказал старую мысль о том, что остров Линчжоу, хоть и считается частью империи, является отдельным миром.
Чэнь не выглядел старым, когда отправился в ссылку, но теперь его уже нельзя было назвать мужчиной в расцвете лет. Думать так и видеть это брату было больно. Любовь к брату была самым глубоким чувством в его жизни.
И брат отвечал ему тем же. Чэнь улыбнулся ему.
– Дар, да. То, что я здесь, с тобой.
Он протянул свою чашку. И брат наполнил ее. Они смотрели на восток и вниз. Вместе с сыновьями и работниками фермы они расчистили заросли и кусты на этом склоне и посадили тутовые и каштановые деревья по совету фермеров, владеющих землей рядом с ними. Ни один из братьев не разбирался в сельском хозяйстве, но оба были готовы учиться. Приходилось кормить людей.
Немного помолчав, старший стал читать стихи:
Звездной ночью, вчера, у «Восточного склона»
Я изрядно набрался.
Я под звездами шел, слушал песню ручья
И на трость опирался.
Все желанья тревожат меня до сих пор,
Мою душу и тело.
Как бы мне позабыть все невзгоды Катая?
Ночь почти пролетела.
Рябь блестит на реке. Вот и ветер утих,
Только лодки коснулся.
Я до моря доплыл бы и дальше поплыл,
Даже не оглянулся…
Младший брат выпил, долил вино в обе чашки, помолчал. И, наконец, заметил:
– Это новое.
– Да, написал несколько дней назад.
– Ты вернулся, – сказал Чао. – Не уходи.
Чэнь сверкнул своей знаменитой улыбкой.
– А! Ты хочешь сказать, что я действительно вернулся? Что это все еще я?
Младший не ответил на его улыбку.
– Да, я это и хочу сказать.
Потом, так как уже невозможно было и дальше уклоняться, он сообщил брату другую новость, которая только что пришла по дорогам, из-за рек, и на этот раз – из императорского двора.
Теперь попросили уехать его. Это означало почет, возвращение из изгнания. Но это также означало поездку на север, далеко от столицы, за Длинную стену, которая когда-то служила им границей, а теперь перестала ею быть, и там всегда подстерегали опасности.
