Он налил себе еще воды. Патрисия хватала ртом воздух, пытаясь оценить ситуацию:
— Но это же… это же смешно.
— Смешно, конечно, но отнюдь не глупо. Ваша дочь — умная девочка, Патрисия. Она хотела привлечь к себе внимание. Не обязательно для этого подвергать свою жизнь опасности. Я знаю случаи, когда выпивали жидкость для мытья кафеля или для прочистки труб: вот там все кончилось хуже. Неопытность не всегда означает, что человек не добьется своего. А вот Альбана, надо отдать ей должное, идеально исполнила неудачную попытку самоубийства.
— И кого она таким образом зовет на помощь?
— Мне она этого не сказала.
— Меня?
— Она упомянула о проблемах в личной жизни.
— Ах вот оно что! Значит, неудача в любви…
Непонятно почему щеки Патрисии запылали, как от жара. Сердце забилось быстрее. Доктор Жемайель продолжал:
— Если только за этой неудачей в любви не скрывается чего-то другого. Альбане нужно с кем-то поговорить об этом. Что вы думаете о ее нынешнем друге? А о предыдущем?
Патрисия потерла лоб, раздраженная тем, что у нее ничего не держится в голове:
— Э-э-э… даже не знаю… У Альбаны каждые два месяца новый друг. Честно говоря, я не очень-то к ним присматривалась.
— Ах вот как. Может быть, проблема как раз в этом.
И тут Патрисия в панике осознала, что она совсем забросила Альбану. Ну да, вот уже несколько недель она полностью поглощена Ипполитом и впала в чудовищный эгоизм: все ее общение с дочерью сводилось к тому, чтобы убедиться, что ее нет дома, когда сама она ждет возлюбленного, а когда дочь упоминала о своем друге, она видела в этом просто отзвук своих отношений с Ипполитом.
— Ох, господи ты боже…
В ней росло чувство вины. Ее дочь пыталась покончить с собой, а она даже ни о чем не подозревала. И она зарыдала.
Доктор Жемайель подошел к ней:
— Ну же, Патрисия, не передергивайте! Я же не говорил, что это ваша вина…
Патрисию охватила безнадежность. Вот она и получила ответ на свой недавний вопрос: пока она пыталась справиться со своим счастьем, ее дочь была несчастна. Может, она должна теперь отказаться от Ипполита?
На следующий день она вновь стала чуткой, внимательной матерью и суетилась вокруг дочки. Альбана снисходительно позволяла себя лечить, и это был хороший признак. Однако Патрисия почуяла, что дочь от нее чего-то ждет.
— Чем тебе помочь, милая?
— Ничем.
— Да нет. Я же чувствую, что тебе чего-то не хватает.
Дочь уставилась на нее, удивленная такой проницательностью.
— Я могу тебе в этом помочь?
Альбана задумалась, чтобы ответить на этот вопрос честно, а потом заключила:
— Да, можешь.
— А как?
— Расскажи Квентину, что я сделала.
Воцарилась тишина. Патрисия поцеловала дочку в лоб и прошептала:
— Это было из-за него?
Альбана опустила голову в знак согласия.
Патрисия вздохнула. Может, ей не обязательно отказываться от Ипполита?
— Ты любишь этого мальчика?
— Да.
— А ты знаешь почему?
— Нет.
— Если мы знаем, почему кого-нибудь любим, то, значит, мы не любим.
Альбана нахмурилась, увидев, что мать пытается давать ей советы в этой области.
— Милая, раз мы с тобой все равно сидим вдвоем, я воспользуюсь случаем и расскажу тебе, что происходит в моей жизни.
— А в ней что-то происходит?
— Очень даже.
И Патрисия рассказала дочери о своей встрече с Ипполитом. Она не стала вдаваться в детали, но и не скрыла, что они стали любовниками и не могут обходиться друг без друга. Альбана была так удивлена, что даже забыла похихикать; на месте матери, от которой она давно не ждала никаких сюрпризов, обнаружилась незнакомка, шаловливая, живая, чувственная. Альбана не отдавала себе в этом отчета, но такое превращение вселило в нее надежду. Если Патрисия, которой уже стукнуло сорок, при таком невнимательном отношении к себе, вызывала у кого-то восхищение, то и ей можно было пока подождать с мыслями о самоубийстве.
В результате Альбане даже понравилось материно приключение. Она не осуждала, что та выбрала в качестве объекта городского садовника, — наоборот, то, что мать сумела привлечь такого красавца, на которого засматривались все женщины, было особой доблестью в ее глазах. Захваченная своим рассказом и вниманием дочери, Патрисия все больше распалялась и уже не скрывала восторга, который вызывал у нее этот мужчина. Сначала Альбана представляла себе Ипполита как еще одного Квентина. Но потом, когда Патрисия рассказывала о его поведении и реакциях взрослого мужчины, уравновешенного и в то же время страстного, Альбане пришлось признаться себе, что их подростковая любовь была куда более сложным мероприятием: ни она, ни Квентин не умели бороться со своим настроением, нетерпением и запальчивостью.
— Ты меня с ним познакомишь?
— Я ему позвоню.
Уже на пороге Патрисия остановилась:
— Прости меня, я повела себя как эгоистка, когда рассказывала тебе о своих делах. Ты же еще до того поручила мне одно дело: ты хотела, чтобы я поговорила с Квентином.
Альбана кусала себе губы, видно было, что она колеблется, а потом девочка с улыбкой объявила:
— Не надо. Вообще-то не надо.
Патрисия поняла эту улыбку как признак излечения. Неужели ее дочь перестала надеяться, а значит, и страдать?
Два дня спустя Ипполит позвонил к ним в дверь — он пришел знакомиться.
Патрисия в очередной раз велела Альбане выйти из комнаты — за последний час она попросила об этом дочь раз шесть — и открыла Ипполиту. Для нее эта встреча означала легализацию их отношений: в этом возрасте жениха знакомят прежде всего со своими детьми, а уж потом с родителями, и она таким образом показывала Ипполиту, что относится к нему серьезно.
Садовник, верный своему обыкновению, принес ей чудесные цветы: на этот раз это были белые орхидеи с багровыми серединками. Он не поленился сбегать за ними в магазинчик Ксавьеры.
Патрисия обняла его и оробела, услышав за спиной шаги дочери.
Появилась Альбана, в мини-юбке, на высоченных каблуках, в полупрозрачной блузочке, демонстрирующей ее стройное юное тело с изящной грудкой. Когда она подошла ближе, обнаружился еще и яркий макияж: глаза были подведены карандашом, губы сильно накрашены. Ее золотистая кожа была усыпана блестками, привлекавшими внимание к щекам и шее, а кроме того, к бедрам и груди.
Патрисия никогда не видела дочь в таком наряде — настоящая женщина-вамп.
