— Мне уже лучше. Я просто…
— Разволновалась? — закончил Ипполит, вспомнив их первую встречу наедине, на площадке перед квартирой Патрисии, когда в обморок хлопнулся он сам.
— Наверно… и еще из-за диеты.
И она рассказала ему все — о своих комплексах, о переменах настроения, внезапных приступах слабости и вспышках гнева, когда, чтобы перестать ненавидеть саму себя, она вынуждена испытывать отвращение ко всему остальному миру. Он узнал, на какие жертвы она пошла с тех пор, как они познакомились, и какой опасности подвергала свое здоровье.
— Я должна сказать тебе правду, Ипполит. Я хочу тебя оставить не из-за тебя, а скорей из-за себя самой.
— Я люблю тебя такой, какая ты есть, Патрисия.
— Перестань. Терпеть не могу эту фразу! Мне кажется, что ты оказываешь мне милость или говоришь с сумасшедшей, которую надо успокоить.
— Патрисия, я люблю тебя такой, какая ты есть. Я не хочу, чтобы ты менялась.
— Да ты просто не видишь, какая я на самом деле!
— Нет, вижу, и очень хорошо.
Ипполит объяснил ей, какой восторг она у него вызывает. Поскольку он не был наделен даром красноречия, свое восхищение он выражал не только словами, но и пальцами, ладонями, даже его грудь, к которой она прижалась, говорила сама за себя — своей твердостью и теплом. Теперь Патрисия шагнула вслед за Ипполитом в его мир. Что может быть красивее, чем запястье полненькой женщины. Не видно ни косточек, ни сухожилий, только шелковистая кожа. Даже странно, что это запястье может выполнять такие важные функции: врачи ведь говорят, что там расположен сустав. А в бедрах тоже кроется свой секрет: когда они худые и широко расставлены, это просто какие-то костыли, на которые опирается скелет, а вот если они округлые, пухлые и по ним не видно, что там внутри, их хочется ласкать, целовать и сотней трепетных знаков внимания добиваться, чтобы они перед тобой распахнулись. В женщине всегда должно быть что-то материнское, что-то от кормилицы, от массивной внушительной пчеломатки, которая просто раздавит окружающих ее худощавых самцов, если они не выкажут достаточной преданности.
Убаюканная этой колыбельной, Патрисия вздрагивала и с каждой секундой все больше погружалась в забытье. Догадавшись по твердому прикосновению к своему боку о его возбуждении, она разволновалась:
— Ипполит, я же не для того пришла, чтобы мы помирились!
Вместо ответа он погладил ее руки.
— Ипполит, даже если я тебе верю, даже если ты это говоришь искренне, мне всегда будет с тобой сложно.
Он застыл. В чем дело? В деньгах… Нет, на Патрисию это не похоже… Наверно, дело в его глупости, она уже намекала на это: в тот раз, прогоняя его, она сказала: «Загляни к себе в душу, и ты поймешь, почему я хочу с тобой расстаться».
— Видишь? — поспешно воскликнул он. — Я стал читать книги.
— Правда?
— Ну да. Те, которые ты мне посоветовала.
— Ипполит, ну не переводи разговор на другую тему.
Спиной она почувствовала, что эрекция у него прошла.
— Мне будет трудно, если я останусь с тобой… Как бы это объяснить? В общем, мне не хочется, чтобы меня считали шлюхой.
— Что?
— Ну такой, горячей бабенкой, которая только и думает, как бы прыгнуть в постель.
— Патрисия, как ты можешь так говорить?
Она посмотрела на него с нежностью: вечно она забывает, какой он целомудренный. Он очень чувствительно относится к словам. Этот парень смущается даже от неприличных песенок, которые сама Патрисия запросто могла распевать на вечеринках, едва чуть-чуть выпьет.
И она заставила себя объяснить свою мысль более точно:
— Глядя на нас, люди будут думать, что я с тобой потому, что ты такой красавец.
— Никакой я не красавец.
— Конечно красавец. И я это хорошо знаю.
— Ну, допустим. И что с того?
— Я не из тех женщин, которым годятся в спутники такие Аполлоны.
— Не понимаю, о чем ты!
— Ну я-то некрасивая.
— Я только что объяснил тебе, как ты прекрасна, Патрисия. И мне-то, наоборот, очень нравится всюду прогуливаться с тобой под ручку, потому что это как если бы я кричал всем остальным мужикам: «Вы только посмотрите, какое чудо, и оно досталось именно мне!»
— Это ты обо мне, что ли?
— Ну конечно о тебе!
— Ну тогда я вообще ничего не понимаю.
— А может, тут и понимать нечего? — И он поцеловал ее в шею.
Она покраснела и попыталась протестовать:
— Ипполит, мы же с тобой больше не вместе!
— Вот именно, что мы с тобой вместе! Именно об этом ты и пришла мне сказать. — И он ласково ее обнял и улыбнулся.
Она почувствовала, как возвращается их взаимное притяжение, оно просыпалась одновременно и в ней, и в Ипполите.
Они занялись любовью. На узенькой кровати им приходилось прикасаться друг к другу еще осторожней, чем обычно.
Для Ипполита это была высшая точка во всей их с Патрисией любви: она пришла к нему сюда, в бедный квартал, в тесную квартирку, где скопилось столько вещей, что робкие порывы создать уют были порублены на корню, — в этом месте не возникало никаких сомнений по поводу его истинного материального положения, и на этот самый матрас он бы никогда не решился привести даже девушку с улицы, а Патрисия ни одним взглядом, ни словом не осудила эту обстановку и не выказала никакого неодобрения.
Сама же Патрисия появилась здесь, чтобы услышать то, о чем она только догадывалась: что он действительно ее любит и желает именно такой, какая она есть. Для души, так невысоко себя ценившей, как Патрисия, это стало головокружительным открытием, и она содрогалась от одной этой мысли каждую секунду, пока не достигла оргазма.
Потом они отдыхали рядышком, захмелев от любви, и рассматривали потрескавшийся потолок, который казался им таким же прекрасным, как фрески в каком-нибудь венецианском палаццо.
— Как ты набралась смелости сюда прийти? — спросил Ипполит.
— Конечно, это из-за твоего письма.
— Из-за моего письма? — встревоженно воскликнул он.
— Ну да, письмо на желтой бумаге, где ты говоришь, что готов ждать меня всю жизнь и что надо быть слепой, чтобы не видеть, как ты меня любишь. Как и в прошлый раз, ты подписался: «Ты угадаешь кто».
Он медленно встал. Теперь он был достаточно уверен и в себе, и в ней, чтобы открыть правду:
— Патрисия, я не писал этого письма. И предыдущего тоже.
— Что?
— Клянусь тебе. Эти два письма сыграли решающую роль, они соединили нас, но я хочу, чтобы ты знала, что их автор — не я.
Патрисия оперлась на локоть и задумалась:
