— Что, правда?
— Конечно. Вы ведь, кажется, предполагаете, что я был нечестен.
— Я не предполагаю, у меня есть доказательства.
Захарий имел в виду шантаж, но Гомес решил, что у него в руках уже есть компрометирующие сведения.
Он сглотнул слюну и сел:
— Ладно, я завязываю с фотографией.
— Отличная идея, у вас явно никакого таланта. Возьмите орешек. Не хотите?
Захарий Бидерман поднялся и предложил Гомесу выйти с ним вместе.
— Не буду вас провожать: вы и сами найдете дорогу.
Посетитель испарился.
А Захарий Бидерман уверенным шагом вернулся к гостям, успев на ходу поцеловать Розу.
Лео Адольф отделился от группки, в центре которой он о чем-то разглагольствовал, и поймал Захария за рукав:
Сегодня очень удачный вечер, твой триумф убедил последних сомневающихся. Я говорил с главами парламентских фракций, они согласны совместными усилиями обеспечить тебе большинство. Теперь нам осталось только добиться отставки нашего бедняги Вандерброка, с этим дня за два разберемся. Короче, уже завтра мы начнем процедуру, которая вскоре сделает тебя премьер-министром. Мои поздравления.
— Спасибо.
Президент Евросовета внезапно понизил голос и увлек Захария в укромный закуток:
— Сегодня престиж любого политика столь низок, что мы очень сильно рискуем. Вождь должен быть безупречным. И даже если он безупречен, народ может его возненавидеть так же быстро, как и полюбил. Мы прослужим не дольше, чем бумажный носовой платок. Я думаю, лет через двадцать не найдется дурака, который согласился бы на эту работу.
— Ты это к чему?
— Захарий, ты наша последняя надежда. Если и ты потерпишь неудачу, вся политическая верхушка утратит авторитет. Но если ты оплошаешь еще до того, как достигнешь вершины, будет только хуже. Доверие будет подорвано.
— Как это «оплошаю»?
— Поклянись мне, что будешь вести себя безукоризненно. Я имею в виду женщин, естественно…
Захарий прыснул:
— Клянусь.
— Ты так легко это обещаешь, хотя на самом деле измениться так трудно…
Захарий ощутил в сердце легкий, но болезненный укол:
— Ну откуда ты знаешь? А вдруг мои походы по бабам — только выражение неудовлетворенных амбиций? Теперь, когда я не буду тяготиться отсутствием власти, я, возможно, откажусь от такой компенсации.
Президент был уверен, что Захарий играет словами, но из осторожности настаивать не стал: если есть хоть один шанс на миллион, что Захарий верит в то, что говорит, Лео не станет его разочаровывать.
— Даже если ты изменишься, Захарий, могут всплыть твои прошлые подвиги.
— Ну ты параноик!
— Ну правда, Захарий, как ты будешь справляться с попытками шантажа?
Захарий подумал: «Ровно так же, как я это сделал десять минут назад», а вслух он только подбодрил Лео:
— Слушай, до нынешнего момента мне это удавалось…
— Чем выше поднимаешься, тем больше становишься мишенью для нападок.
— Но чем выше мишень, тем тяжелее в нее попасть.
— Хотел бы я разделить твой оптимизм.
— Именно потому, что ты его не разделяешь, этот пост хотят отдать мне, а не тебе, мой дорогой президент.
Лео выдержал удар, сочтя это честной игрой. Эти двое бежали политическую дистанцию плечо к плечу вот уже двадцать пять лет, частенько выступая противниками, иногда — союзниками, но никогда не теряя друг друга из виду. Их объединяло товарищество соперников: они любили свою страну, они строили новую Европу, бывали у одних и тех же сильных мира сего, и у ныне бессильных — тоже. На протяжении всей их карьеры, когда один из них терпел поражение, он вспоминал о тех, кого обошел второй; когда же эти люди приносили ему победу, то потом сами же напоминали о ее недолговечности. К шестидесяти хотя эти двое были не слишком похожи, они все же чувствовали себя собратьями по поколению, которое прошло сквозь одни и те же опасности.
По темпераменту Лео был скорее примиренцем, а Захарий — нападающим. Первый блистал в анализе и синтезе, второй мог изобретать. Один руководил, второй — создавал. В такой неспокойный период люди вроде Лео Адольфа не могли бы справиться сами: кроме администратора, народу был нужен ясновидящий, творец с позитивными и оптимистическими взглядами, который может дать будущее.
— Ладно. Тебе хорошо бы пойти подлизаться к Кестнеру, Захарий, это добавит нам очков.
— Слушаюсь, монсеньор.
И Захарий двинулся дальше от одного гостя к другому, сердечный, красноречивый, с простым обхождением, хотя и королевской повадкой. Внешне он выглядел безмятежным, но в глубине души у него поселился страх. После разговора с Лео перспектива обретения власти стала конкретной и начала точить его изнутри. И если с Дэдэ из Антверпена или с Гомесом ему казалось, что он разыгрывает комедийную сцену, теперь ему, похоже, грозит стать главным персонажем драмы под названием «Финансы страны». Сможет ли он заставить правительство принять нужные меры? Ему придется убедить всех: и домохозяйку из провинции Эно, и фламандских парламентариев. А вдруг это окажется невозможно?
Он почувствовал сильную потребность в сексе. Роза? Но она же не оставит гостей. Он поискал Дэдэ и обнаружил его у столика с шампанским:
— Дэдэ, у тебя есть под рукой профессионалки?
— А что тебе нужно?
— Самый минимум.
— Минет?
— Ну да.
— К сожалению, Захарий, я никого не привел с собой. Взгляни вокруг. На твоей вечеринке шлюхам как-то не место, если, конечно, тебя интересует мое мнение.
Захарий поднялся по лестнице и окинул взглядом гостей. Неудача: одни мужчины, и все машут ему рукой, довольные, что могут поздравить героя дня.
Он почувствовал, что мигрень изматывает его все сильнее. В эту минуту перед ним просеменила официантка. У этой невысокой тихой блондиночки был затравленный вид, как у птички без крыльев, она спустилась в погреб за новыми бутылками шампанского.
Не раздумывая, он последовал за ней. Когда он оказался между сырыми кирпичными стенами, запах грибов и плесени напомнил ему приятную сырость сауны, и он возбудился. Он пошел побыстрей, чтобы нагнать официантку между рядами бутылок.
Там он схватил ее и поцеловал. Она отбивалась, но он применил силу. Когда ей удалось выскользнуть, она увидела, что это хозяин дома, и запаниковала еще больше.
— Не кричи, малышка, и сделай мне приятно.
Не ослабляя хватки, он взял ее руку и положил на свой член. Девушка заморгала глазами и поняла, о чем речь.
— Ты же хочешь сделать мне приятно, правда?
И он стиснул ее так сильно, что она подумала, что лучше подчиниться, а то он ее просто задушит.
