Присев за невысоким забором, я в щель стала наблюдать за сыном Сони. Паренек долго бродил по двору. Сначала он направился в сторону своей голубятни, но практически сразу оттуда вышел. Затем вернулся в дом и через несколько минут вновь появился, неся в руках пластиковую бутылку. Направился в сторону заброшенного сарая, сиротливо стоявшего в глубине заросшего сада. Вернувшись оттуда, он снова зашел в дом и опять почти сразу же вышел. Я не понимала смысла его действий, но пока еще ничего интересного для себя в них и не видела.
— Да хватит тебе! — цыкнул паренек на пса, который, виляя хвостом и заливаясь радостным лаем, вертелся у него под ногами. — Успеешь еще, набегаешься.
Афанасий пошел в сторону калитки, явно желая покинуть территорию двора. Сначала я решила, что он, как и вся молодежь, направляется в клуб. Но паренек, выйдя со двора, огляделся по сторонам, закурил, постоял около дома несколько минут, продолжая курить и поворачивая голову из стороны в сторону — явно осматриваясь. Когда сигарета была докурена, он бросил окурок, еще раз осмотрел улочку и направился в противоположную от центра села сторону. Я, тихо пробираясь от двора к двору, следовала за ним. Когда свет из окна дома, мимо которого он проходил, упал на его фигуру, я успела заметить, что под правой рукой у него зажат небольшой сверток.
«Что это может быть? — задала себе вопрос я, следуя за ним. — И куда он держит путь? Ясно, что не в сельский Дом культуры. Тогда куда и зачем? И почему он так осторожничает?»
Намереваясь получить ответы на свои вопросы, я продолжала перебежки от дома к дому, от забора к забору. Афанасий, озираясь по сторонам, дошел до большого добротного строения в конце улицы и свернул за угол. Теперь я не могла его видеть. Выпускать из виду мне его не хотелось, поэтому я очень осторожно двинулась в том же направлении.
Из-за угла дома, где я остановилась, мне было видно, как Афанасий прокрался к небольшому сарайчику на заднем дворе этого дома и, наклонившись к двери, долго копошился около нее. Присмотревшись повнимательнее, я поняла, что он пытается открыть замок, используя для этого, по всей видимости, отмычку или даже обычную проволочку. Когда же ему наконец это удалось, он, снова осмотревшись по сторонам, медленно открыл дверку и вошел внутрь. Еще через некоторое время он осветил буквально на пару секунд сарайчик светом фонарика или зажженной спички и тут же погасил свет.
Стоя за углом дома, я продолжала ждать, не решаясь приблизиться к сараю и уже догадываясь, для каких целей Афанасий посетил чужое помещение. Конструкция этого сарайчика и доносившиеся до моего слуха звуки подтверждали мою догадку: Афанасий занимался кражей голубей.
И действительно, через несколько минут он вышел из голубятни — в том, что это именно голубятня, я теперь была уверена на сто процентов, — неся в руках мешок, на треть заполненный обитателями сарая. Прикрыв дверь и не утруждая себя тем, чтобы снова запереть замок, он, все так же озираясь по сторонам, направился в сторону своего дома. На улочке сейчас никого не было, и он, благополучно добравшись до своего двора, вошел в калитку.
Пес опять встретил его веселым лаем. Не обращая на него внимания, Афанасий прошел к своей голубятне. Теперь уже не скрываясь, включил фонарик и долго копошился внутри. Я, укрывшись за забором, терпеливо ждала.
Закончив свои грязные делишки, паренек отвязал собаку и вошел в дом. До моего слуха донеслись звуки закрывшегося запора на входной двери, и все затихло. Пес, получив наконец долгожданную свободу, пробрался сквозь щель в заборе и умчался вдоль по улочке. Видимо, и у него в эту ночь были свои, собачьи, дела.
«Да, пусть теперь только кто попробует мне сказать, что семья Курник во всех отношениях положительная, — усмехнулась я про себя, когда на улице снова стало спокойно и тихо. — Сынок ворует голубей, мамаша принимает у себя всяких там Вано… И такое тут называется положительным? Интересно, что еще мне предстоит узнать о данной семейке за эту ночь?..»
Подойдя ближе к дому, я медленно стала пробираться вдоль забора, решив попробовать подслушать, о чем ведется разговор внутри. Уже через несколько метров я обнаружила в заборе большую брешь. Пара-тройка окончательно сгнивших досок практически отвалились от забора, стоило только мне их потянуть. Другие дощечки, прибитые рядом, под действием первых просто рухнули на землю сами, оцарапав при этом мне ногу. Растирая пораненное место, я пробралась сквозь заросли травы к дому.
Свет в одиноком окне тускло освещал небольшое пространство около дома. В переулке было все так же тихо и спокойно. И я, стараясь не создавать лишних шумов, медленно приблизилась к окну и заглянула внутрь жилья.
Сквозь старенькие, неплотно задернутые шторки я увидела следующую картину. Семейство Курник было в сборе. Афанасий сидел на диване и, энергично жестикулируя, что-то говорил. Евдокия, выйдя из-за перегородки и отпивая из чайной чашки ее содержимое, старалась перебить брата, доказывая, видимо, обратное, так как тот отрицательно мотал головой в ответ на слова сестры. Хозяйка дома молча мерила небольшое пространство комнаты шагами. Казалось, ее вовсе не интересует разговор детей. И лишь после того, как Евдокия, долго говорившая что-то брату, закончила свою речь и они оба обратили свое внимание на мать, Соня, резко остановившись посередине комнаты и обведя их взглядом, заговорила.
К сожалению, слов обитателей дома я не могла услышать, так как небольшая форточка на окне была плотно закрыта. Хозяйка дома еще долго что-то объясняла или доказывала своим детям. Те, не перебивая ее, внимательно слушали. Я же продолжала наблюдать за ними, прекрасно понимая, что сейчас речь наверняка идет обо мне и о Степане, о котором эта семейка — я просто убеждена! — знает куда больше, чем пыталась показать мне.
Вдруг женщина резко повернула голову в сторону окна и быстро подошла к нему. Я отскочила в надежде, что не была ею замечена. По тени, падающей из окна на землю, я увидела, что Соня отодвинула занавеску и выглянула на улицу. Затем форточка открылась и с шумом снова захлопнулась. Мне стало понятно, что обитатели дома не желают быть услышанными посторонними.
Я снова заглянула в окно. Теперь Соня спокойно сидела на диване рядом с сыном, мирно с ним беседуя. Евдокия крутилась около небольшого зеркала, стоявшего на полочке. Она не спеша поправила прическу, нанесла на губы помаду и, помахав по-детски ручкой на прощание, направилась к выходу.
Времени для того, чтобы покинуть двор, у меня не было, поэтому я быстро встала за угол дома, который был не виден со стороны входа, и замерла. Входная дверь открылась, и из дома вышла Евдокия. Уже в дверях она громко крикнула:
— Пока. Я приду не скоро.
И, напевая веселую песенку, девушка неторопливо вышла со двора. На улице, не закрывая за собой калитки, она громко свистнула и позвала:
— Тузик, Тузик!
Но Тузика и след простыл. Постояв около калитки еще несколько минут, Евдокия побрела по переулку. Калитка так и осталась открытой.
«Видимо, молодая хозяйка ждет быстрого возвращения своего дворового сторожа», — решила я и направилась за ней следом.
