В гостиной был сервирован стол: коньяк, лимон дольками,
всякая снедь на тарелках. Четыре рюмки, только из одной пили. Юрик подошел,
взглянул на все это, покачал головой. Потом крикнул на весь дом:
— Жорка… Вот сукин сын…
— Может, ушел куда? — предположила Серафима.
— С него станется… придурок. — Юрик прошелся по
дому. — Машина здесь, а его черти где-то носят. — Он плюхнулся в
кресло. Теперь стало заметено, какой усталый у него вид. Катков старший выпил
рюмку коньяку и закусил колбаской. Серафима последовала его примеру.
— Куда он делся? — не выдержал Юрик.
— Пока время есть, давай обо всем договоримся, —
заискивающе предложила Серафима. — За ложные показания срок положен, так
что я хочу, чтоб все было без сучка и задоринки. Менты не любят, когда в
показаниях путаются… Значит, мы сегодня встретились в девять утра, решив
отдохнуть на даче. Где встретились, как договорились, ты звонил или я?
— Отвяжись…
— Мне что. Твое алиби… Сосредоточься, Юра.
Я лежала на диване, бледная и полуживая, всем своим видом
давая понять, что минут через двадцать тихо скончаюсь. И слушала, как Серафима
бойко шлепает алиби моему врагу. Они вроде бы обо всем договорились.
— Нельзя утверждать, что мы здесь безвылазно сидели до
утра, — решив подождать с похоронами, подала я голос. — Георгия
где-то носит, и кто-то его обязательно увидит. Тому, кто врет по пустякам, в
большом не поверят.
— Тогда так, — кивнула Серафима, — скажем, мы
уехали вечером… Юра, не помнишь, во сколько ты из машины звонил?
— В седьмом часу.
— Ну вот, скажем, что мы уехали отсюда в шесть, а вы
остались. Циркач… умер в половине шестого. Дураку ясно, что если ты в шесть был
еще здесь, то не мог в пять тридцать быть там. Выглядит все натурально: утром
приехали, отдохнули, а к вечеру домой… мне ведь на работу…
— Да где его черти носят? — рявкнул Юрик и стал
звонить.
— Может, к нему приехали по срочному делу? — не
унималась Серафима.
— Ни одна живая душа не знает, что он здесь… Придурок,
какую-нибудь глупость затеял…
Звонки ничего не дали. Серафима стала испуганно ерзать в
кресле.
— Юра, может, уехать нам, а? Племяшка как привидение —
в гроб краше кладут. Да и нам бы отдохнуть… Отпраздновать завтра можно…
— Ты девку-то вразуми…
— Не дура. Я ж все прочувствовала, как скажешь, так и
сделаем. В запасе головы не держим. Отвези нас, а?
— Перебьетесь. Частника поймаете. Я брата дождусь.
— Ну и черт с тобой, — разозлилась
Серафима. — Хотя Лике и правда плохо, а тебе бы ничего не стоило…
— Проваливайте, — отмахнулся Юрик.
— Давай еще разочек повторим, что ментам говорить.
Видишь, волнуюсь я даже… — Лихой скороговоркой тетушка все повторила. —
Все. Отбыли в шесть. Вы нас не повезли, потому что выпили. Если будут неувязки
со временем нашего возвращения в город, скажем, долго на дороге стояли.
Юрик слушал вполуха, ему уже все заметно надоело. Тетушка
хлебнула коньячку на дорожку и помогла мне подняться.
Только мы покинули особняк, как былая бодрость вновь
вернулась, и я заметно ожила. Зашагала бойко, чем порадовала Серафиму.
— Чего несешься как угорелая? — все-таки
поинтересовалась она.
— Телефон нужен.
— Так есть у тебя. Или нет?
— Я его в туалете утопила.
— Разумно. Хотя вещь дорогая. На почте должен быть
телефон.
— Отсюда звонить нельзя. Нам надо в город как можно
быстрее.
К счастью, шоссе здесь оживленное, соединяющее два областных
центра. Очень скоро мы выгружались из “Жигулей” возле поста ГАИ, рядом с
троллейбусной остановкой. Я увидела телефон и бросилась к нему. — Кому
звоним? — спросила тетушка. — Ты знаешь кого-нибудь из, коллег
Владимира Петровича?
— Знаю. Заместителя его, Петьку… А что?
— Надо, чтобы кто-то меня выслушал, не перебивая.
— Положим, Петька выслушает. Но за остальное не
ручаюсь. Время позднее, на работе его может и не быть, а домашний телефон я не
знаю. Придется Вовкиной Катьке звонить. Сама видишь: хлопотно и вилами на воде…
Тетушка набирала номер, я томилась рядом, и вдруг, припав
ухом к трубке, едва не взвизгнула от нежданно обрушившегося на меня счастья: на
том конце провода был Владимир Петрович.
— Вовка, ты ж в больнице, — удивилась Серафима.
— Давно сбежал. Говорил ведь: два дня, не больше… Живы?
Рад, ей-Богу. Признаться, сильно беспокоился.
— А чего домой не спешишь?
— Дела поднакопились. Вас где носило?
Тут я выхватила трубку, слушать дальше их светскую беседу не
было сил.
— Володя, старший Катков убил Циркача, — я назвала
адрес. Он присвистнул:
— Как же он вас в живых оставил?
— Мы алиби, — я вкратце обрисовала
ситуацию. — Сейчас Каток на даче в Красном. Можно устроить так, чтоб его
там прихватили и заодно дачу как следует обыскали?
— И что найдут?
— Думаю, что-нибудь такое, что позволит упечь его в
тюрьму.
— Занятно. Попробуем сделать… Где вас найти?
— Дома. Мы теперь не прячемся. Больше от меня ничего не
зависело. Я разом почувствовала смертельную усталость. Возвращение в квартиру
помню с трудом. Вошли, рухнули на диван и, как ни странно, уснули.
Разбудил нас верный друг. Долго и настойчиво звонил в дверь.
Утро было хмурым, серым и по-настоящему осенним. Серафима, перепуганная и
взлохмаченная со сна, бросилась открывать. Владимир Петрович прошел в комнату,
занял любимое кресло и терпеливо ждал. когда мы умоемся и сварим кофе. Сон
пошел мне на пользу. Я чувствовала себя почти хорошо. Чего не скажешь о верном
друге: он имел вид человека, не спавшего как минимум сутки. Я вспомнила, что он
сбежал из больницы, и забеспокоилась.
— Чего ты меня разглядываешь? — усмехнулся он. —
Устал как собака, только и всего.
— Не тянул бы ты, Вова, — жалобно попросила
тетушка.
Он допил кофе, отодвинул чашку и сказал:
