– Ты получила зарплату у папы? – невзначай спросила я, просто посвойски, как подружка.
– Нет… Ну, то есть… он мне дал денег на расходы… немного, двести рублей… И сказал, что сидеть с собственным братом за деньги – неприлично. И потом – я же ем у них и ни за что не плачу…
Ой, ой и еще раз ой. Только ни в коем случае не ужасаться вслух.
– Конечно, – понимающе кивнула я. – Так что там на даче у папы было?
– На даче… – Ийка мечтательно вздохнула. – Там знаешь какая красота! Это тебе, мам, не дачный участок в шесть соток – убожество… И такой дом у него! Просто дворец, мам… Даже не знаю, сколько там комнат… Может, восемнадцать… Или двадцать… И я, главное, жила раньше и всего этого не видела… – Ийка настороженно взглянула на меня, но я как ни в чем не бывало улыбнулась и опять кивнула. Ужасно, но выхода иного не было. Оставить ее наедине со всеми ее восторгами, страхами и обидами я не могла.
Иечка слышала все эти годы страшенные истории про папу и его бедных пациентов, лишившихся денег, сна, здоровья и нормального, пусть и слишком большого носа. У некоторых несчастных после операции нос начинал вдруг расти в сторону или пухнуть, у других на коже после подтяжек выступали странные, похожие на трупные, темные пятна, и никакими силами нельзя было их вывести. Только замазывать, замазывать тональным кремом, по нескольку раз в день. Третьим просто попадала инфекция и им долго, очень долго приходилось лечиться, жить на антибиотиках, потом лечиться от антибиотиков, в результате чего организм за год мук так старел, что непонятно становилось – зачем же надо было делать операцию или «инъекции молодости», чтобы выглядеть гораздо хуже, чем до них.
Иечка росла во всем этом ужасе. Хисейкин часто был откровенен со мной и о своих неприятностях говорил на родительских встречах. Все боялся, что ктонибудь из пациентов умрет, несколько раз чудом избежал суда… Но девочка моя никак не связывает папино богатство со всеми его недобросовестными экспериментами. Может, если бы у него была дорогая хорошая аппаратура, положенный штат сотрудников, если бы он тратил деньги на лучшие препараты, а не на взятки проверяющим из Министерства здравоохранения, то и дела бы у него шли лучше.
– Туда к папе приехал один артист, Славик, – продолжала Ийка. – Я забыла фамилию, он в сериале играл… И еще один, из реалитишоу, ведущий. Такие люди, мам!.. – Ийка покрутила головой.
– Ты с ними разговаривала?
– Нет, только смотрела… У Славика были темные очки с встроенной фотокамерой, представляешь? Он может любого человека, который на него смотрит, сфотографировать и потом показать ему, чтобы тот увидел, как он завистливо смотрел на Славика…
Я с трудом удержала вздох. Да, даже и предположить не могу, откуда в ней это. Возможно, она просто молода и глупа непроходимой глупостью юности, когда все силы организма уходят на правильную выработку новых для него гормонов и резко замедляется умственное развитие. Так бывает, это пройдет. И Ийка сама увидит, что артист Славик интересен только в том случае, если с ним будет интересно и приятно разговаривать и во второй, и в третий раз, а не только смотреть, замерев от восторга, как он жует и пьет в своих темных очках с фотокамерой, если она, конечно, есть в тех очках. Поймет, что ведущий из реалитишоу, скорей всего, самовлюбленный дурачок, смазливый и пустой, и не может сказать ни одного слова от себя, кроме того телетекста, который ему все время показывают на специальном мониторе, чтобы он не завалил передачу.
Мы тепло попрощались с Ийкой. Она, кажется, поняла, что я не собираюсь силком возвращать ее домой и не буду критиковать ее «взрослые» решения.
Я проводила дочку взглядом, увидела, как она, чуть сжавшись и одновременно вскинув голову, вошла в подъезд, как в вожделенные врата нового мира. Я надеялась, что она, хотя бы для закрепления мира, обернется и помашет мне, но, наверно, Ийка была в тот момент занята другим. Она ощущала себя. Ощущала почти жительницей элитного дома. Вряд ли она чтото демонстрировала мне – Ийкины поступки так сложно не строятся. Она шла и думала – как она выглядит со стороны. Что говорят о ней другие обитатели закрытого двора. Думала – похожа ли она на них…
По дороге я разрешила себе все же поплакать – для того, чтобы спокойной и доброжелательной прийти к родителям, ни в коем случае не дать им понять, как все неважно и непонятно у меня с Ийкой. Но, поплакав, пришла вот к какой мысли. В конце концов, если она не сможет догнать школу после пропуска (а пока, как я поняла, ходить в школу она действительно не собиралась – так, вероятно, было удобнее Хисейкину), или вообще бросит учебу, то у нее, поскольку она самая младшая в классе, есть год в запасе. Значит, пойдет снова в девятый класс. В самый худший вариант – что Ийка теперь навсегда останется у Хисейкина в роли бесплатной прислуги и гувернантки для его сына – верить не хотелось. Потому что для прислугито и восьми классов вполне хватит.
Глава 17
В следующий раз я решила привезти Ийке какойнибудь приятный подарок. Я думаладумала… И поняла, что ничего привезти ей, кроме денег, которые у меня катастрофически таяли – от зарплаты осталось чуть более тысячи рублей, – я не могу. Духи, косметику мы обычно покупали вдвоем, и ей не всегда нравилось то, что предлагала я. Что же касается одежды или даже колготок – в ее нынешнем окружении с такими подарками лучше не затеваться. Книжки… Лучше не расстраиваться, книжки явно сейчас интересуют Ийку меньше всего. Может, я слишком много читала ей в детстве? Или она не очень внимательно меня слушала… Подарю ей карточку в магазин косметики и всяких женских глупостей, это будет самое разумное.
К четвергу я поняла, что всеми силами стараюсь не ждать субботы, когда увижу Ийку. Я решила, что это самый лучший день для встреч. Раньше у нас и была «родительская суббота» у Хисейкина. Не будь ее… Я остановила саму себя. Возможно, было бы еще хуже. И вместо того, чтобы переживать снова и снова ошибки прошлого, лучше пытаться както исправлять ошибки настоящего.
Рискованно было оставлять мальчиков одних – они все ссорились и ссорились, выясняя, кто главный, кто лучший, кто первый. Понятно, что по возрасту главным должен бы быть Гриша, но по характеру и природе на роль главного явно претендовал и Владик, несмотря на огромную разницу в возрасте – почти четыре года. Для малышей это примерно то же, что для нас, взрослых, два разных поколения. Играть вместе можно, но игры разные. Даже в одну и ту же игру поразному будут играть сорокалетние и шестидесятилетние, первоклассник Гриша и малыш Владик трех с половиной лет.
Но Владик, невероятным детским чутьем быстро поняв Гришину покорность и забитость обстоятельствами его жизни, то и дело пытался им командовать, заставляя делать все посвоему. Начинать игру, прекращать игру… Гриша же, вряд ли способный дать отпор одноклассникам, малыша Владика – увы – и толкал, и даже пытался с ним драться, по крайней мере, дать сдачи. Я, как могла, мальчиков разнимала, иногда они вполне мирно проводили какоето время, но добром все равно кончалось редко.
В пятницу вечером я позвонила родителям и попросила их назавтра опять взять обоих мальчиков на пару часов. Я надеялась, как и в прошлый раз, вернуться быстро. Трудно предположить, что Ийка бы кудато со мной пошла. Может, Хисейкин не разрешил ей никуда со мной выходить – я же не отпускала Ийку с ним до двенадцати лет… Хотя у меня сложилось такое впечатление, что она сама боялась выходить за пределы двора. Вдруг обратно ее не пустят? В прекрасную жизнь…
